Знание-сила, 2001 № 06 (888)

3 июля мы укрепились на одной из позиций и стали рыть окопы для себя и лошадей. К вечеру всех командиров батальонов и спецподразделений вызвал к себе комполка подполковник Смекалин. Речь шла о предстоящем гигантском наступлении. Он особо предупредил нас, обладающих лошадьми, говорил о значении конной тяги и обязал сохранять лошадей «ценою своей жизни». Он сказал, что пропажа лошади будет караться по законам военного времени. Возвратясь в роту, я всем сообщила о разговоре у комполка, особо упомянув о необходимости сохранять лошадей.

Но… о ужас! Ночью меня разбудили и сообщили, что у нас увели двух лошадей. Это была настоящая трагедия, так как для вывоза раненых трех повозок было мало, не говоря о всем нашем хозяйстве, укладывающемся на этих же повозках.

Надо сказать, что командир я была никудышный, понимала это, и каждый «прокол» в своей (неженской) деятельности заливала слезами. Вот уж поистине сила слабых заключается в слабости сильных. Мои главные помощники – старший военфельдшер Николай Шахов (потом он практически командовал ротой) и мой связной (у командиров моего ранга были не адъютанты и не ординарцы, а связные) Илья Салтычек, не вынося женских слез и понимая трагичность положения, решили начать розыски наших лошадей. Следует сказать, что Илья – молодой красавец, парень из Одессы, отчаянно смелый и смекалистый. Это он вызвался пойти на розыски. Его поддерживала вся рота, и я согласилась, хотя представляла себе, чем все может кончиться. Это был верный, преданный товарищ. На его счету были десятки, а затем сотни вынесенных с поля боя раненых, и эту «работу» он выполнял иногда безрассудно смело, как-то лихо, бесшабашно, даже несколько картинно. В конце Орловско-Курской битвы он стал Героем Советского Союза.

Сутки я провела в смятении и страхе за жизнь Ильи, за свой недостаточно обдуманный поступок. Но следующей ночью Илья вернулся, ведя под узды двух красавцев, ухоженных кавалерийских лошадей с тонкими, перевязанными бинтом ножками, длинными хвостами и гривами. Дело в том, что рядом с нами шла кавалерийская дивизия генерала Крюкова. У них-то Илья и «позаимствовал» двух лошадей, мудро рассудив, что в них больше нуждаются раненые, чем «пижоны-кавалеристы». «Могут повоевать пешком, – резюмировал он, – не будут издеваться над нами». Надо сказать, что кавалеристы, видя, как мы, измученные, топаем под палящим солнцем по пыльным дорогам, кричали нам: «Пехота! Идешь, и еще охота?!»

Лошади действительно были красивые, никак не походили на наших работяг-тяжеловозов. Я уже чувствовала, что меня судит трибунал за воровство и превышение своих полномочий. Но в санроте решили, что я должна пойти к главному ветврачу полка и повиниться. Я пришла к нему, вся зареванная, испуганная, и призналась во всем содеянном. Ветврач, пожилой, сугубо гражданского вида человек, успокоил меня и сказал: «Ты мне ничего не говорила, и я ничего не знаю. В роте у тебя – полный порядок. И вообще, перестань реветь. Начинается сражение, и всем будет не до тебя и не до твоих лошадей». Он дал мне несколько советов, и я успокоенная вернулась в роту. Мы постригли коням хвосты и гривы, чтобы придать им более осмысленный, рабочий вид. Мы привели их «в порядок», но все равно они выглядели, как принцы среди черни. И тогда одному из фельдшеров пришла в голову поистине гениальная мысль – перекрасить лошадей с помощью перекиси водорода. Сказано – сделано. Простынями, обильно смоченными перекисью, в течение нескольких часов мы покрывали лошадей. По-видимому, эта процедура нравилась лошадям – ведь было очень жарко. Эффект был ошеломляющий. Их бы не узнала собственная мама. Одна гнедая, другая вороная – они по расцветке стали похожи на леопардов. Вся рота была в восторге. Много месяцев эти чудесные животные выполняли свою работу. Много сотен раненых они увезли с поля боя.

5 июля началось наше наступление по всему фронту. Мы были «завалены» ранеными. В воронках из-под снарядов мы перевязывали получивших ранения, удаляли осколки, переливали кровь, вводили противостолбнячную сыворотку. Делали все в обход инструкции, не допускающей на передовой хирургическую обработку раненых, что было связано с необходимостью подготовить раненых к эвакуации. Но сколько жизней спасло это первичное, срочное (не по инструкции) хирургическое вмешательство!

После гигантского танкового сражения дивизия прорвала оборону немцев и ринулась на запад. Энтузиазм, патриотизм солдат, ненависть к фашистским захватчикам, уверенность в победе были в зените. Наконец-то мы почувствовали свою силу. Немцы бежали, сжигая целые селения, убивая скот, уничтожая мирных жителей.

Мы двигались с полком иногда настолько быстро, что не успевали эвакуировать подготовленных уже раненых и лишь оставляли так называемые указки: «Раненые 107-го полка», надеясь, что эту работу выполнят подходящие тыловые части. Легко раненные уходили в тыл сами.