Посмотрим на исторические примеры. Чем обернулась Французская революция? Секуляризацией церковных землевладений и земельной реформой. Так что — что делать, было известно. В России государство могло расплатиться удельными, монастырскими, дворянскими, казенными землями. Принудительно выкупить земли у дворян, расплатиться с ними ценными бумагами, но рассчитаться с народом. Проблема была бы решена, революции не было бы. Вот как раз на это царизм и не был готов. Заметим, мыслящие современники событий из монархического лагеря, например Шульгин, указывают, что именно в этом пункте суть исторического поражения старой России.
Далее, до 1917 года бунты в России носили стихийный характер — смута, пугачевщина. А Февральской революции и октябрьскому перевороту предшествовали годы организованных усилий контрэлиты. Революционеры работали с середины XIX века (хотя Февральская революция и началась стихийно), были бомбисты, народовольцы, была традиция хождения в народ. Контрэлита нащупывала язык для обшения с народом, отрабатывая тактику революционного взрыва страны. И за сорок с лишним лет она многому научилась. Царизм, как сила конструктивная, проиграл на политическом поле революционному движению борьбу за народ, в этом была беда не только для царизма, но прежде всего — для народа.
Модернизация в России начинается в XVII веке, Петр ее резко ускорил и придал определенный вектор. Процесс этот привел к тому, что в стране появляются два слоя: один — большое общество, город, дворянство, люди, включенные в модернизацию, другой — патриархальное крестьянство.
В. Шульгин, 1920 год. Ленинград: Прибой 1927
Крестьянский космос самозамыкался, прятался от большого города, от рынка. Это был мир глубоко традиционный, тяготевший к идеалам, восходящим к эпохе ранней государственности. Там судили друг друга по традиционному праву. Конокрада могли забить на месте. Этот мир стремился жить вне государства. Но с отменой крепостного права в стомиллионный крестьянский космос начинают энергично проникать отношения большого общества, идет пробуждение огромной патриархальной массы.
Значительная часть крестьян уходила в города. С начата века начинается городская революция. К 1917 году 18 процентов населения жили в городах, а лет за пятьдесят до 1917 года горожанами были всего 4 процента, и эти 18 процентов демонстрируют уже значительный рост. Если мы пройдем сейчас по Москве, то окажется, что в общем объеме дореволюционного жилого фонда застройка 1900-1917 годов составляет приблизительно 75 процентов. Города росли, как на дрожжах.