Знание-сила, 2003 № 05 (911)

Одноплановая (западно-восточная, северо-южная или иная) асимметрия — в мире в общем-то не редкость. Однако, в отличие от США, Канады, Бразилии и «тонзурной» Австралии, ее у нас дополняет не окраинность, а глубинность главных центров, их удаленность от морей и границ. Расстояние 20 городов-лидеров России до открытого моря достигает 730 километров. На Американском континенте и в ЕС оно в три-шесть раз меньше.

Глубинность возникла в ходе сдвига на восток и усилилась к концу XX века, когда выросла роль срединного индустриально-экспортного «хребта», вытянутого по оси Таймыр-Ямал- Урал-Волга и «наискось» скрепляющего запад России с ее востоком. Для экономики (затрат на добычу и грузоемкие поставки за рубеж) это не очень удачно. Для единства и безопасности страны — скорее наоборот.

Трение пространства — обшая проблема гигантов — обостряется в России периодически. В 1830-1840-х годах сам царь Николай I считал расстояния ее проклятием. Почему именно тогда? Да петому что страна отстала с устройством железных дорог, уже сжавших дистанции в Европе; национальный комплекс неполноценности возникал (как он обычно возникает) от неприятного сравнения. К XX веку разрыв сократили, а теперь он снова налицо, и снова не столько из-за самих расстояний, сколько из-за способов и цен их преодоления. Мы застряли в эпохе не очень быстрых, технически не лучших поездов.

Этот пока самый народный транспорт в 90-х годах сократил перевозки грузов в шесть раз, а пассажиров — вдвое. Большинству провинциалов поездка в Москву в эти годы обходилась в 1,5-3,5 раза дороже, чем в советское время; жителю Забайкалья и юга Дальнего Востока дорога в Европейскую Россию и обратно стоила двух месячных доходов.

За три часа от Москвы можно выехать за пределы 200 километров — расстояния до Рязани, Калуги, Твери, Владимира — лишь по Октябрьской дороге. А ведь из Парижа за три часа с небольшим можно доехать до Лондона, Амстердама, Кельна, Франкфурта, Штутгарта, Марселя, Бордо, покрывая до 500-750 километров. В ближайший к Москве город-миллионер Н. Новгород (450 километров) поезда идут семь часов: ни за день обернуться, ни толком выспаться.

Вообще-то при наших расстояниях Интернет и сотовая связь — пожалуй, более доступное, надежное и эффективное средство интеграции, чем классический транспорт, капиталоемкий и, в отличие от связи, дорожающий. Накладываемые пространством офаничения эти новые технологии информационной эпохи снимают, конечно, лишь частично, но зато быстро. И сулят прорывы именно там, где правота геодетерминизма, старого или нового, кажется бесспорной.

Вписаться бы еще в производство таких технологий* Любых, в каких сможем преуспеть, но не вчерашних, а завтрашних. Ведь если мы пропустили целых полволны Кондратьева (то есть электронный бум 1975-2000 годов), то можем еще сделать ставку на следующую, которая обещает быть биотехнологической или же информационнобиотехнической. Но туг я не специалист и умолкаю.

А как же с геодетерминизмом и с выводами его неожиданного адепта А.П. Паршсва? Его главная правота, по-моему, состоит в том, что базовые отличия существуют и их никак нельзя игнорировать: такой индетерминизм всегда себе дороже. Россия в самом деле ограниченно конкурентоспособна на рынке массовых изделий широкого спроса, где ключевую роль играет экономия издержек. И причины, в самом деле, трудноустранимы. Нам не изменить климат, хотя он меняется сам, в том числе под влиянием нашей деятельности. Нам не уйти и от российских расстояний — если, конечно, мы не хотим потерять саму Россию. Отсюда повышенные затраты на жизнеобеспечение, энергию, транспортировку грузов и удорожание многих товаров. К тому же они (и увы, слишком часто) уступают импортным по качеству.

Это уже проблема иного рода. Но выход сторонники изоляции предлагают все тот же — укрыться от «радиации» мирового рынка зонтиком протекционизма, высоких таможенных барьеров. Вот только поможет ли это отечественному производителю и как скажется на потребителе отсутствие соревнования, реальной конкуренции, той самой щуки в море, без которой карась умеет только мирно дремать?

Нужно задать себе и другой вопрос: разве сырьевая или масс-потребительская модели развития единственно возможные и лучшие? Это модели для «третьего мира», а нам с ним не совсем по пути. Иные варианты: научно-биотехнический (видимо, на ближайшую четверть века), научнокультурный, культурно-экологический. Ведь хотим мы или нет, а старый крот истории роет дальше, социально-экономические эпохи сменяют друг друга, меняя задачи и приоритеты развития, целые поколения техники и технологий, производительных сил — что когда-то блестяще показал Н.Д. Кондратьев. И какая стадия сменит первую постиндустриальную, неизвестно. Быть может, на смену информационным технологиям придут информационно-культурные и экологические.