Знание-сила, 2006 № 01 (943)

Так в хлопотах о житье-бытье и творческом процессе прошла зима. Настала весна, запахи стали разнообразнее — потянуло свежестью, землей, тополем и какой-то травой и кустарником, которые высалил Брель прямо перед подвальными окошками. О французе не вспоминали, а он, бедняга, все время вспоминал. Не такой он был человек, чтобы сразу забыть то, что так мило стало его сердцу, тем более не получив ответа на свои многочисленные письма и теряясь в догадках, почему же ему не отвечают, когда он так настойчиво этого добивается.

И вот решив, что во всем виновата почта, а туг он бессилен, француз этот покупает билет на самолет и прилетает налегке в Шереметьево, тем более что уже лето, погода прекрасная, а характер и опыт француза подсказывают ему, что он поступает очень решительно и правильно. А из Шереметьева на такси прямиком направляется в общество "Знание", адрес которого он берег всю дорогу, а для пущей верности — выучил наизусть.

Теперь уже трудно представить себе, какой переполох случился в здании Политехнического музея в связи с появлением там этого иностранца. Обществу и так журнал был, как бельмо в глазу: вечно будь на страже, вечно не тех и не то печатают, не тех авторов, не те статьи, а уж об иллюстрациях и сказать-то нечего — полный бред и абстракционизм, не говоря уже о слонах на обложке ко дню рождения вождя мирового пролетариата.

Все годы Общество бьется с этой одной паршивой овцой в стаде и, надо сказать, безуспешно, а тут — на тебе, опять "Знание — сила" и уже с иностранцем!

Иностранец в семидесятые годы — дело нешуточное, ладно его письма и то — неприятность, но их можно и выбросить, а его самого куда девать? И судя по всему, француз упрям, напорист, богат и известен, никакие разговоры — общие, идеологические — его не берут, рвется, как пойманный зверь, к мсье Филиппов, в редакцию, прямо ужас!

Даже как-то жалко становится этих убогих людей, ну бьются они, бьются, как мелкая кусачая мошкара, и что? Журнал выходит, и француз — вот он здесь, явился не запылился, улыбается, вежливый и как кремень: желаю, говорит, в редакцию вашего прекрасного журнала к мсье Филиппов.

И вот в редакции, в кабинете главного редактора, раздается звонок большого начальника из Общества. Начальник взбешен, голос его так и хлещет: доигрались, дескать, допрыгались со своими слонами и кибернетикой, уже к вам иностранцы едут! Как прикажете это понимать — тайно сговорились? И главное — что теперь делать, вот в чем вопрос. Скажем от себя — всегдашний, российский. Ну Нина-то наша — не на ту напал! Не зря она войну прошла комиссаром женской конной (была, оказывается, такая дивизия)! И генетика у нее — что надо, деды и прадеды ее не такое видели и выстояли, "Королева" — ее негласное имя. Она уж не смолчала, все, что надо, сказала спокойным звонким голосом, а сама пошла красными пятнами и велела крепкого чаю. Собрала свою команду и просила Женю Цветкова, высокого стройного красавца, нашего физика с безупречным французским и естественным грассированием, взять Юру, шофера с машиной, и ехать за французом в Общество.

А дальше... Вот тут-то и была вся загвоздка. Дело в том, что хоть и сладили как-то с канализацией, некоторая неисправность ее давала себя почувствовать. Это — первое. Дальше. Сильно смущала собака. Беспородная, брошенная кем-то дворовая сука всего неделю как благополучно разрешилась в стенах редакции, в связи с чем правый угол главной редакционной комнаты был отгорожен, и там на довольно несвежем одеяле возлежала счастливая и гордая мать со своим многочисленным приплодом. Каждый, кто заходил сюда, автор или посторонний, несколько замирал, то есть некоторая оторопь все-таки нападала на человека при виде этой ощенившейся собаки в редакции Всесоюзного органа печати, и в зависимости от характера он либо небрежно делал вид, что ничего такого особенного он не видел, а пришел, собственно, по делу, либо тут же забывал, зачем пришел, припадал к загородке и буквально таял от трогательного зрелища.