Знание-сила, 2008 № 07 (973)

В том же 1978 году Россия обретет второго лауреата премии Филдса — в лице алгебраиста Григория Маргулиса, ученика сразу нескольких учеников Колмогорова. Но академической карьеры в эпоху застоя Григорию не сделать, придется ему (как и Манину) уехать за океан. Только Сергей Новиков и Владимир Арнольд останутся столпами российского профсоюза математиков до конца рокового ХХ столетия. До той поры, когда Перестройка выплеснет половину лучших российских ученых на просторы Земного шара. Зато оставшаяся в России половина будет свободно размножаться учениками в старых и новых центрах научной дружбы на брегах Невы и Москвы, Оби и Волги. Таково наследие ракетного грома, полвека назад впихнувшего изумленное человечество в космическую эру. Еще много поколений сменится на Земле, пока мы освоимся в этом космосе! Трудно человеку быть богом, как заметил еще в 1958 году Станислав Лем в своем романе «Эдем». Россияне Иван Ефремов и братья Стругацкие доросли до этой мысли десятью годами позже...

Ирина Прусс

Мужской шовинизм

О механизме сохранения культурных стереотипов

Помните, когда зарплаты почти не обеспечивали прожиточный минимум, а по ночам снились кошмары, связанные с потерей работы, когда банкиров отстреливали, как куропаток в охотничий сезон, тонули подводные лодки и взрывались жилые дома, главными проблемами России, судя по рекламе, были катышки на шерстяных свитерах и кариес, с которым следовало бороться вполне определенной зубной пастой? Когда по редакциям и офисам богатеньких буратино и доброжелательных зарубежных фондов бродили голодные доктора и кандидаты наук, в моду начали входить исследовательские темы, для тогдашней действительности казавшиеся запредельными, зато вполне отражавшие проблемы и заботы более благополучного мира: воспитание экологического сознания, мультикультурность, толерантность и конечно же равенство женщин с мужчинами.

Менее всего мне хотелось бы упрекнуть кого-либо за чрезмерное увлечение исследователей гендерными проблемами, которые, кажется, никто, включая авторов, не считал самыми актуальными в российской жизни: кушать всем хочется, даже докторам наук. Тем более что стоило ситуации немного устаканиться и голодный блеск в глазах сограждан исчез, вдруг выяснилось, что вместе с хорошей зубной пастой мы приобрели и проблемы сытых стран, и проблемы эти все большим числом людей начали восприниматься как действительно актуальные. Некоторые — например, толерантность, за исследования которой уже и наше государство согласно платить, — очень даже актуальные.

Правда, мне трудно отнести к таковым именно феминистическую тематику. Прежде всего потому, что женская эмансипация входила в программу большевиков, надлежащую быть исполненной во что бы то ни стало. Как и коллективизация, индустриализация, урбанизация, она должна была, во-первых, создать лик нового мира, в котором все равны, во-вторых, несколько подрывала традиционный институт семьи и делала народонаселение более управляемым; наконец, наверное, самое существенное: она была потенциальным источником трудовых ресурсов для построения коммунизма в отдельно взятой стране. Этим потенциалом в полной мере воспользовался Хрущев, когда другие источники оказались исчерпаны. Именно при нем детей в массовом порядке начали сдавать в общественные телятники, где разучивали с ними стихи о дедушке Ленине, пока матери стояли у станков, таскали тяжести и ломом били замерзшую землю, закладывая фундамент светлого будущего. Никто, конечно, насильно детей у матерей не отнимал; просто идеология эмансипации к тому времени настолько глубоко проникла в сознание широких женских масс, что такой выход из положения казался им вполне приемлемым. Главным стимулом было, разумеется, само это «положение»: на одну зарплату даже непьющего мужа содержать семью было несколько затруднительно.

Короче говоря, экономическая и идеологическая эмансипация женщин, казалось, была осуществлена на территории реального социализма в полноте, которой сильно не хватало многим другим программам большевиков. Как многим казалось, даже в излишней полноте. Во всяком случае, до ремонта железнодорожного полотна женскими руками можно было бы и не доходить. Возможно, я и сама стала одной из многочисленных жертв идеологической обработки; во всяком случае, половые различия не кажутся мне столь существенными, особенно когда речь идет, например, о профессионализме.