Знание-сила, 2008 № 07 (973)

Основная масса ныне существую - щих Бранхиоподов живет в пресных водоемах, и, как мы уже знаем, останки древнейших насекомых находят тоже там. При этом такие останки свидетельствуют, что Бранхиоподы массами появились в пресных водоемах как раз в то время, что и первые насекомые. С учетом генетического сходства все это побуждает думать, что у этих двух групп существовал общий предок, который впервые освоил пресные водоемы за несколько миллионов лет до начала Девонской эпохи, то есть примерно 423 — 416 миллионов лет назад. Интересно, что примерно тогда же вышли на завоевание суши первые Тетраподы. (Теперь мы уже понимаем, что это просто «четвероногие», но так как по-научному «ногами» считаются любые аналогичные конечности, в том числе и крылья, то к Тетраподам относятся также и птицы.) Они тоже вышли из пресной воды, где жили как первые амфибии. Суша, в отличие от морей и океанов, еще не была никем заселена, и произошло что-то вроде взрывного появления множества новых видов, быстро заселивших все мыслимые и немыслимые экологические ниши. Вот чем объясняется нынешнее многообразие видов насекомых.

Ученых давно мучил вопрос: почему насекомые, так разнообразно расплодившиеся на суше, не сумели сделать этого раньше, в соленых водах. И почему ракообразные, так блестяще освоившие эти воды, не смогли массами вторгнуться на сушу. Новое, изложенное выше объяснение эволюции насекомых показывает, что на самом деле ракообразные вторглись на сушу только в виде насекомых. А насекомые не смогли так же успешно вернуться в моря, потому что ко времени их появления ракообразные уже заняли все пригодные ниши в соленой воде. Главное, однако, в новой гипотезе происхождения насекомых состоит в том, что она просто, правдоподобно и убедительно объясняет, почему никто никогда не находил останки насекомых раньше Девонской эпохи.

ВСЕ О ЧЕЛОВЕКЕ

Александр Сосланд

Смыслы безумия

Душевные болезни привлекают к себе внимание не только тех, кто вынужден ими заниматься по долгу службы. Они давно стали достоянием культуры, вросли в культурный контекст, вошли в число излюбленных объектов изображения в искусстве. Интерес к этому феномену весьма велик и в наши дни. Так чем же и почему нас привлекает безумие?

Странный вопрос. Казалось бы, нет почти ничего более страшного в жизни, чем сойти с ума. Душевная болезнь — почти всегда невыносимое мучение, часто сломанная или, по меньшей мере, тяжело осложненная жизнь.

Для большинства так называемых здоровых душевнобольной — человек, который «неправильно» мыслит или рассуждает, «неправильно» себя ведет. На самом деле все гораздо более сложно и драматично. «Кривая» логика, неадекватное поведение — не более чем поверхностные явления, на глубине же — тяжелые эмоциональные расстройства. Это страх, ощущение угрозы собственной жизни, крушения мира. Бред, бредовое поведение — не более чем попытки справиться с первичными тягостными ощущениями.

Почему же так часто в разных речевых ситуациях мы встречаем слова, обозначающие безумие как нечто привлекательное?

Мы говорим: «это безумно красиво», «он безумно влюблен», «с ума сойти, как это здорово», «это был сумасшедший поступок», «он(а) сводит меня с ума», «гениально до безумия». Слова, связанные с безумием, означают здесь высшую степень восхищения. Ничего тягостного, ничего напоминающего об ужасающей реальности душевных болезней, психиатрических клиник, психотропных препаратов и т.п.

«Безумие» здесь выступает как некая мера силы чувств. Оставаясь «нормальными», трезвыми, мы не можем отдаться полноте переживаний, обрести эмоциональную раскрепощенность... Оно здесь — метафора, и, разумеется, связь «безумия» и «удовольствия» возможна лишь в метафорическом ключе.

Безумие безумию рознь

Чтобы разобраться в этом противоречии («безумие» как беда и «безумие» как радость), мы должны понять, что речь идет о двух разных феноменах. Есть, как уже сказано, реальность душевной болезни. Эта реальность описывается языком соответствующей науки — психиатрии и социальной практики — изоляции и терапии. Здесь господствует терминология, выработанная профессиональным сообществом. О болезни говорят, что это, например, «рекуррентная шизофрения с преобладанием онейроидно-кататонических расстройств» или «пассивно-агрессивное расстройство личности».

Но душевные болезни слишком глубоко встроены в разные формы жизни и давно стали предметом разных культурных практик: сакральных, религиозных, художественных. В различных сферах культуры тема безумия приобрела совершенно особый характер, отличный от того феномена, которым занимаются психиатры. Именно в культурном контексте душевная болезнь обрела свои «позитивные» свойства, о которых говорилось выше.

Итак, есть два типа безумия: первый — предмет научных и терапевтических практик и второй — явление культуры. И между ними, как мы увидим, совсем немного общего.