Знание-сила, 2009 № 12 (990)

Поскольку «напряженность между Германией и Польшей стала невыносимой», Гитлер предложил, что Риббентроп прибудет в Москву во вторник, 22 августа, или самое позднее — 23 августа. Сам факт, что лично фюрер Третьего рейха просил о переносе встречи всего на три дня, говорил лишь о том, что война начнется со дня на день. И это прекрасно понимала советская сторона — теперь Сталину надо было принимать решение. Переговоры с Францией и Великобританией к этому времени окончательно зашли в тупик. Правительства этих стран тянули с ответами на запросы членов военной делегации, и Ворошилов, ее глава, так и не смог добиться от Дракса и Думенка вразумительных ответов: принимают ли Лондон и Париж условия СССР. И вот решение было принято, и 21 августа Шуленбург передал в Берлин дословный текст ответа Сталина:

«…Я надеюсь, что германо-советский пакт о ненападении станет решающим поворотным пунктом в улучшении политических отношении между нашими странами.

Народам наших стран нужны мирные отношения друг с другом. Согласие германского правительства на заключение пакта о ненападении создает фундамент для ликвидации политической напряженности и для установления мира и сотрудничества между нашими странами.

Советское правительство уполномочило меня информировать Вас, что оно согласно на прибытие в Москву господина Риббентропа 23 августа».

Одновременно в тот же день на переговорах с военными делегациями Ворошилов заявил, что переговоры прерываются на неопределенный срок, так как он будет занят на маневрах, а несколько позже — вечером 21 августа — нарком обороны в частной беседе довольно откровенно сказал Думенку: «Английская и французская стороны слишком долго затягивали политические и военные переговоры. Поэтому мы не исключаем, что за это время могли произойти важные политические события». Точка была поставлена: западные дипломаты полностью проиграли «большую игру», ставкой в которой было противодействие агрессору.

Что было дальше, хорошо известно: Гитлер безоговорочно согласился на все требования Сталина, предложив ему то, что отказались дать Великобритания и Франция. Сталин получил полную свободу рук в Прибалтике и Финляндии, получил часть территорий Польши и Румынии — то есть все то, что изначально хотел.

Большевистская советская Россия получила возможность распространить «власть рабочих и крестьян» на целый ряд территорий, ранее «стонавших под пятой капиталистической буржуазии». Эту партию «большой игры» выиграл Сталин.

Но за трагические последствия этой победы советский народ был вынужден заплатить непомерную цену.

ВСЕ О ЧЕЛОВЕКЕ

Парадоксы мозга

Борис Стариков

Знаменитый американский психолог Бенджамин Либет (кстати, удостоенный так называемой «Клагенфуртской виртуальной Нобелевской премии по психологии») в 1980-е годы начал изучать, как возникают сознательные моторные действия человека и что при этом происходит в его мозгу. Тогда еще не было приборов визуализации мозговых процессов (сегодня это метод функционального магнитного лазерного резонанса — fMRI), и он пользовался более грубыми методами осциллоскопии и энцефалографии. Тем не менее его результаты, неоднократно воспроизведенные позднее, оказались очень надежными.

В своих экспериментах он предлагал подопытным людям просто нажимать на некую кнопку на лабораторном столе — нажимать, сколько им захочется и когда им захочется. Но при этом просил их следить за точкой, ползущей по экрану осциллоскопа, установленного на том же столе, и в тот момент, когда им захочется нажать на кнопку, то есть когда они ощутят, что решили нажать на кнопку, — засечь положение этой точки на шкале. Тем временем энцефаллограф на голове подопытного человека непрерывно измерял электрическую активность в тех частях мозга, которые связаны с моторными действиями. И вот этот простенький эксперимент вскрыл поразительное явление: оказалось, что каждому нажатию кнопки предшествует (!) нарастание электрической активности в моторных центрах мозга. Иными словами, нашему сознательному решению что-то сделать (в данном случае — нажать кнопку) предшествует подсознательная готовность мозга к этому действию. Дело обстоит так, будто сначала мозг «сам по себе», без участия нашего со знания, решает, что мы будем делать, а уж потом мы ощущаем («понимаем»), что хотим это сделать.

В такой формулировке ситуация выглядит так, словно у нас нет свободы воли: мозг «за нас и без нас» решает, что и когда он велит нам делать. Это весьма удивительно, потому что очевидно, что не получи наш мозг, уже в начале эксперимента, указание закончить нажатием кнопки, ему бы вообще нечего было обрабатывать, даже подсознательно. А тот факт, что, обработав это задание, он выдавал приказ на выполнение действия по своему желанию, говорит не о его «воле», а лишь о некой микрослучайности мозговых процессов. «Воля», то есть намерение сделать такое-то действие в какой-то момент времени, все равно была нашей; своему подсознанию мы оставляли лишь свободу выбрать этот момент, да и то — в ограниченных пределах времени.