Зодчие

Стамбул воспитывал в будущем казанском сеиде ярого врага ахматовцев и Москвы.

Власть первосвященника над душами темных, фанатических мусульман огромна, и в лице Музафара турецкий султан рассчитывал приобрести надежного и умелого союзника в борьбе с Россией.

Когда воспитание Музафара было сочтено законченным, великий муфтий112 возвел его в звание муллы и выдал молодому татарину грамоту, где он именовался светилом мусульманской веры и чудом учености. Музафар получил приказ явиться перед отъездом к самому падишаху Солиману Великолепному113.

Музафара вечером провели в опочивальню Солимана через потайной ход; ни один человек не встретился ему на пути, и только великий муфтий, главный наставник Музафара, находился в комнате во время приема.

Юноша упал ниц и поцеловал расшитую туфлю падишаха, которую тот подвинул к его губам небрежным движением.

- Встань, сын мой! - приказал Солиман, и на полном лице его появилась ласковая улыбка. - О твоем усердии в делах веры мне доносили, и я тобой доволен. Но будешь ли ты так же рьяно бороться с врагами нашей святой веры, с проклятыми гяурами - московитами?

- Клянусь тебе, повелитель! - пылко вскричал Музафар-мулла. - Все свои силы отдам великому делу ниспровержения Москвы!

- Если сдержишь обещание, будешь у нас в почете, а после смерти займешь почетнейшее место в райских садах Магомета. Через соглядатаев знаю я, что ненависть почтенного отца твоего Кулшерифа к гяурам в последние годы поостыла и он не очень горячо поддерживает хана Сафа-Гирея в борьбе с московитами... Или, быть может, он устарел и заботы этого света утомили Кулшерифа? Быть может, пора поставить на его место молодого первосвященника, сильного святой злобой против врагов пророка?.. Что ты на это скажешь, сын мой Музафар?..

Намек был слишком ясен, и Музафар его понял. Представилось ему ласковое лицо старика-отца, так любившего старшего сына, с такой грустью провожавшего его на чужбину... Но религиозный фанатизм быстро взял верх, и молодой мулла склонился перед султаном в смиренном поклоне:

- Как ты повелишь, милостивый падишах, так и будет!

Солиман повернулся к великому муфтию и коротко бросил:

- Вручи снадобье!

Муфтий протянул юноше флакон со светло-коричневой жидкостью:

- По три капли в день в кушанье или питье - и через неделю душа человека безболезненно отлетает в сады пророка...

Музафар-мулла взял яд дрожащей рукой.

- Но не торопись, сын мой! - предостерегающе поднял пухлую белую руку султан. - Кулшерифа любят в Казани, ему верит народ, и было бы опрометчиво лишить его возможности загладить вину передо мной, наместником пророка на земле и главой всех мусульман мира. Я посылаю с тобой к сеиду строгий указ и надеюсь, что не придется потерять слугу, который в прежнее время принес нам много пользы. Но если Кулшериф не одумается... - Лицо султана сделалось свирепым, и он решительно махнул рукой сверху вниз.

Юноша снова упал к ногам султана. Тот протянул ему перстень, где на драгоценном камне было вырезано несколько букв:

- Вот знак моей милости. Этой печатью ты будешь запечатывать свои тайные послания ко мне... Я отправлю с тобой две сотни отборных янычар-телохранителей: это мой подарок возлюбленному хану Сафа-Гирею, да продлит аллах дни его жизни. Скажи хану, что мое благоволение и моя помощь всегда с ним...

Когда великий муфтий вел Музафара обратно, он, оглядевшись, наклонился к уху юноши и шепнул:

- За то, что я тебе собираюсь сказать, мне грозит лютая казнь, но ты мой любимый ученик...

- Я не выдам тебя, святой отец!

Старик зашептал еще тише:

- За тобой тоже будут следить невидимые глаза, и если ты окажешься чересчур мягок, такие же капли будут подмешаны в твою пищу.

Холодная дрожь пробежала по спине Музафара.

Два пути вели из Стамбула в Казань. Один, сухопутный, проходил по южному и восточному побережью Черного моря, далее степями Предкавказья до Астрахани и вверх по Волге. Другой, более короткий, пролегал через Черное море и владения крымского хана.

Но была осень, море бушевало, и страшно казалось подвергать опасности драгоценную особу наследника первосвященнического престола Казани. Музафара-муллу отправили по сухопутью.

Под надежной охраной янычар в ноябре 1547 года Музафар возвратился на родину. За два перегона до Казани поскакали вперед гонцы, и будущему сеиду была устроена торжественная встреча.

Музафара отец поставил настоятелем самой большой казанской мечети, и молодой мулла рьяно принялся за выполнение обязанностей, налагаемых на него новым саном.

В первые месяцы после возвращения из Турции Музафар держался очень осторожно. Прежде всего он постарался завербовать побольше сторонников; в этом ему помогали не только ласковые слова и обещания, но и турецкое золото, которым щедро снабдил Музафара султан Солиман.