Золотая дева

– Ну, пойди к новой няньке приклейся, – не удержалась от насмешки Кася.

– Пробовал уже, – печально вздохнул Санек. – Кобенится, мымра! Хотя у самой – ни рожи, ни кожи.

– Нормальная у нее рожа. И кожа хорошая, – расплылась в улыбке Кася. – И вообще, кажется, девчонка ничего. Вон, гляди, как Лизу нашу построила! Повариха сказала: девчонка даже всю кашу съела. Сама. И вообще уже полдня прошло – а пока только один концерт… И то Машка с ним справилась.

– Ну, полдня – это не показатель, – насупился Санек.

И, Кася с облегчением увидела, на лестницу облокачиваться перестал. Значит, можно не бояться, что сейчас бросится.

Она отложила свой ершик, присела на ступеньку. Пожаловалась:

– Ох и задолбала меня эта лестница!

– Слушай… – задумался Сашка, – а может, тебе ее пылесосом попробовать, а? Берешь насадочку такую маленькую, что для мебели, и вычищаешь! Гораздо быстрей получится.

– Ага, а с меня потом Кривцова семь шкур сдерет. За то, что я пылесос, хрен знает какой навороченный, о железные ступеньки исцарапала.

– Ну, Кривцовой сейчас нет, – пожал плечами Саня. – А я тебя не выдам. – И не удержался, добавил: —…Если дашь, конечно.

– Ох, – вздохнула Кася. – Купил бы себе бабу резиновую, что ли.

– Резиновую! Да они щас живые дешевле. Только я больше люблю за интерес, ты ж знаешь.

Санек перевел взгляд за окно – там, в саду, по-прежнему дружно бродили Лиза за руку с новой няней – и задумчиво произнес:

– Нет, совсем не нравится мне эта новая коза… Мутная она какая-то. И на няню совсем не похожа.

– А на кого похожа?

– Ну, не знаю. На училку. На докторицу. На переводчицу.

– Так сейчас все няни с образованием, – пожала плечами Кася. – И эта педагогический окончила. Да и у Насти высшее образование было…

– Ага. Только Настька за свою работу как за соломинку последнюю держалась, – хмыкнул Саша. – Над Лизкой тряслась, все капризы ее сносила. А эта с таким видом ходит, будто одолжение тут всем оказывает.

– Да ладно! Ты злишься просто, что отшила она тебя! – фыркнула Кася. – Чего сказала-то? Что хозяину пожалуется?

– Не важно, что сказала, – насупился Сашка.

Вновь перевел взгляд в сад и с угрозой в голосе произнес:

– Думает, что она крепкий орешек, ха! Только мы и не таких раскусывали. Возможности, слава богу, есть…

* * *

Костя сменился с суточного дежурства, как всегда, в восемь. Еле дождался, пока наконец впрыгнет в машину и отчалит от кривцовского особняка. Проклятый холод не отступал, и даже печка, включенная на полную мощность, его не спасала. И настроение было хуже некуда. Любого урода, кто в левом ряду будто черепаха плелся, пристрелить хотелось. Хотя чего злиться, если можно просто справа обогнать?..

Но ничего поделать с собой он не мог.

Что же такое с ним происходит?

Костя постарался отвлечься. Не про холод думать – про что-нибудь нейтральное. Хоть про ту же дочку хозяйскую, Лизу Кривцову. Они вместе с другими охранниками часто девчонке косточки перемывали. Хотя сам Костик относился к ней лучше, чем остальной персонал. Чего ребенка обвинять, если еще товарищ Маркс доказал: именно бытие определяет сознание. А Лизке это бытие с самого рождения создают. Уже из роддома привезли в специальном конвертике, из нежнейшего шелка, украшенном кружевами ручной работы. Каська, горничная, потом ему ценник показала: две тысячи условных единиц. И это за вещичку, которую единственный раз надели, а потом засунули навечно в чулан!

И ладно бы просто дорогущие вещи, младенец их ценности все равно не ведает, но ведь и желания все выполняются быстрей, чем по мановению волшебной палочки! Ночью заревела – немедленно к няне на руки, и таскают хоть час, хоть два. За обедом плюется – ах, какая Лизочка забавная! Игрушки ломает – тоже не страшно. Ребенок мир познает. За волосы няню дергает – опять нормально. Пусть больно, зато дите какую-то мелкую моторику таким образом развивает. Хотя полезней было бы если не влепить – просто поговорить строго – и ребенок бы шелковый стал.

Но у них же, у буржуев, ко всему свой подход. Все желания единственной наследницы должны немедленно исполняться, и точка.