Золотая лихорадка

— Кадзу-кун, уж не ты ли?

— Не я. Уверен был, что это сестричка Михо, разве нет?

При этом подросток достал из кармана отцовскую зажигалку «Данхил» и с улыбкой стал ею щёлкать, то зажигая, то гася пламя.

Даже сейчас, когда от него приходится ожидать чего угодно, он не станет поджигать дом, Михо была в этом уверена. Она потянулась почесать ногу под гипсом. В этот момент подросток выдернул из газетницы журнал «Гольф», который выписывал отец, разодрал его пополам, моментально поджёг вынутой из кармана стоиенной зажигалкой и бросил под ноги Михо. Михо разинула в удивлении рот, пронзительно взвизгнула и принялась гасить пламя, стуча горящим журналом об пол.

— Ты что делаешь? С ума сошёл?

Подросток слизнул с верхней губы повисшую каплю пота, повернулся к сестре спиной и вышел в коридор. Закрывшись в ванной, он открыл кран, и шум воды слышался ему как громкий гул неодобрения. Даже когда он выключил воду, этот гул не прекратился. Он снова открыл кран, разделся, влез в ванну и, обняв колени, закрыл глаза. Колыхаясь в коконе горячей воды, он захотел спать, словно младенец во время первого в жизни купания. Но ему уже не стать опять таким же мягким новорождённым существом, уже поздно, ему придётся закостенеть в этом теперешнем виде, и погружаться он может лишь внутрь себя самого. Сквозь сомкнутые веки подросток слышал, как прозвенел входной звонок и по коридору застучали чьи-то шаги.

— Вернулся! Человек, который его привёл, кажется, сосед.

Вместе со стуком в дверь он услышал голос Михо, поэтому открыл глаза, вышел из ванной и, обмотав бёдра банным полотенцем, направился в коридор.

В прихожей стоял незнакомый мужчина средних лет, он держал за руку Коки.

— Он, знаете ли, на станции Исикаватё стоял перед турникетом. Похоже, не умел купить билет. Я живу от вас через три дома, в лицо-то его знаю. Идти мне всё равно в эту же сторону, я и окликнул его, мол, пошли вместе домой, а он — посмотрите, вон как вцепился в мою руку, — так и пришли.

— Не знаю, как вас благодарить, спасибо огромное! — Михо опустила голову в поклоне.

— Хорошо, что снова дома, верно? — Мужчина высвободил свою правую руку и, хлопнув ею Коки по плечу, вышел.

Коки поднял затуманенные, невидящие глаза и, ни слова не говоря, стал медленно взбираться по лестнице.

«Ходил искать Тихиро» — эта мысль острой болью ударила подростка в грудь. Он вспомнил, что одна из уволенных экономок рассказывала как-то Хидэтомо про сына её знакомых, больного аутизмом. Когда он вступил в пору созревания, то стал трогать молодых женщин в автобусе и в электричке, преследовать их на улице, так что измучившейся с ним матери пришлось обратиться за советом к врачу. Врач посоветовал, чтобы он раз в неделю, в определённый день, занимался самоудовлетворением, и рекомендовал его этому научить. Экономка сказала: «В возрасте двадцати четырёх — двадцати пяти лет это обычно проходит само собой», на что Хидэтомо расхохотался: «Это вы к тому, что я его должен обучить?» Экономка вспыхнула и пошла на кухню мыть посуду, на том разговор и закончился. Однако тайком подслушавший этот диалог подросток решил, что надо посоветоваться с Канамото и отвести Коки в банный салон или ещё куда-то в этом роде.

— Если я уйду из дома и стану жить одна, сколько ты будешь давать мне каждый месяц?

— А сколько тебе надо?

— Ну, сто тысяч, я ведь буду подрабатывать.

Подросток каждый месяц получал от отца пятьсот тысяч иен на домашние расходы, но если возникала необходимость, то, приведя убедительные доводы, он мог попросить и больше. Если речь идёт о ста тысячах, то Уложиться можно, только вот пойдёт ли сестре на пользу, если он станет давать ей деньги? Этого он не знал.

— А «подрабатывать» — это что? Продаваться?

— Ты прямо как отец спрашиваешь…

— Если ты пообещаешь, что не будешь торговать собой, можно подумать. В месяц сто тысяч. А если больше нужно будет, то скажешь, я всегда постараюсь что-то сделать.

— Ты серьёзно? И что, денежный залог, чтобы снять квартиру, тоже оплатишь?

— Сколько?

— Наверное, тысяч пятьсот. Но с этим пока можно не спешить. А вообще, у меня денег нет совсем, так что сейчас ты уж дай мне двадцать тысяч, ладно? — Голос Михо вдруг стал совсем детским.