Золотая лихорадка

Надо не деньги давать сестре, а понять и принять то, что она считает в жизни важным, только ведь она, похоже, и сама не знает, что для неё важно. А раз так — придётся отыскать для неё то, чем она могла бы дорожить. Смутная тревога сестры была понятна подростку. Она не видит в себе самой ничего стоящего и потому цепляется за статус девчонки-старшеклассницы, бросаясь на всё, что сколько-нибудь популярно в этом кругу. Но три года в старших классах пролетят — и не заметишь, а там тебя ждёт второй десяток, и дальше будешь только стареть, больше ничего. Страшно даже не то, что постареешь, а то, что доживёшь до двадцати лет, так и не открыв в себе никаких достоинств. Именно от этого ужаса быть брошенными в омут взрослой жизни они сейчас веселятся напропалую. Но должно же быть хоть одно какое-нибудь приобретение, ради которого стоит без страха перевалить второй десяток? Размышляя об этом, подросток поднялся к себе и вытащил из-под матраса пять десятитысячных бумажек.

Взяв деньги, Михо навалилась на свой костыль и открыла застёжку сумки, чтобы их туда засунуть. Она уселась в прихожей на порог и, натянув на правую ногу сандалию без каблука, а на левую, с гипсом, — больничный тапок, поднялась. Она и сама, наверное, не осознавала, зачем надо уходить из дома на костыле, которым она и пользоваться ещё не привыкла. Но пусть даже врач сказал бы ей, что, если она не полежит какое-то время дома, ногу придётся ампутировать, всё равно она ушла бы. Она пойдёт в караоке, будет пить там сладковатый слабый коктейль с кальписом, курить и разговаривать. Мужчины вряд ли клюнут на неё сейчас, с её сломанными передними зубами, синяками на лице и ногой в гипсе, но это и неважно: чем терпеть унижения дома, лучше уж за его порогом самой ушибиться в большом мире. Опираясь на костыль, но с высоко поднятой головой. Михо вышла из дома.

Время сбилось. Может быть, оно, подобно сжатому воздуху, стало плотнее. Если не подчиняться диктату времени, то кажется, что единственным повелителем остаётся лишь собственное естество. Отныне он будет жить по собственной свободной воле, он сможет есть, когда проголодался, и чувствовать усталость, когда ему захочется отдыха. Переодевшись в пижаму, подросток босиком спустился в подполье. Он уселся на кожаный диван, на котором всегда сидел отец, и почувствовал себя совершенно счастливым. Его опьянило ощущение победы — он занял эту крепость, этот маленький отцовский замок. Задержавшись взглядом на витрине, где были выставлены мечи, подросток почуял, как собираются воедино все разбросанные по его организму частички силы. Он поднялся и вынул один клинок. Уменьшенное отражение его лица каплей скользнуло по лезвию, хотя он не сделал ни малейшего движения руками либо головой. Меч словно затянул его внутрь себя, они стали единым целым. В одно мгновение под кожу прошёл луч, осветивший всё внутри, до последнего уголка, и вспышка холодного белого пламени, не похожая ни на слова, ни на безмолвие, а лишь на священную музыку сфер, подняла подростка на недосягаемую высоту.

— Что это ты здесь делаешь?

Обернувшись, подросток увидел стоявшего перед распахнутой дверью отца. Подросток открыл рот, но непослушный язык не смог произнести ни слова.

— Ну и что всё это значит, ты решил мне подражать? Напрасно старался. Положи меч на место.

Голый клинок в руках подростка оставил Хидэтомо невозмутимым, он холодно и презрительно посмотрел на сына, как на одного из своих нерасторопных подчинённых. Проследив глазами, как подросток вложил меч в ножны и убрал в витрину, Хидэтомо достал из шкафа домашний халат и бросил его на кровать. Вытащив из ящика комода пижаму, он ухмыльнулся:

— Будем как сладкая парочка…

Месяца три назад подросток купил две одинаковые пижамы, брату и себе, а экономка Симамура перепутала и положила одну пижаму к отцу. Подростку не хотелось видеть отца в такой же пижаме, как у него самого. Он направился к двери, но отец, как будто нарочно рассчитав время, когда он уже потянул за ручку, произнёс:

— А как ты сюда вошёл?

— Открыто было, — тихо ответил подросток.

— Ты что, хочешь сказать, что я ушёл и не запер дверь? Может, ещё скажешь, что я оставил дверь распахнутой?

Подросток не думал, что отец его ударит, но всё же, что ему предпринять в этом случае? Он ещё не был уверен, что у него хватит сил сопротивляться, ведь, несмотря на одинаковый рост, разница в весе между ними была значительная. Подросток весил не больше пятидесяти килограммов.

— На меня ты не похож, ты весь в мать. Чем больше на тебя смотрю, тем больше замечаю: и глаза, и нос, и рот — точная копия матери.

Липкие слова, точно пиявки, заползали в уши подростка. Раз не будет бить, так уж поорал бы… Когда подросток взялся за дверную ручку, за спиной послышался щелчок пальцев.

— Дверь была закрыта!

Чего этот тип добивается? Подросток устремил взгляд отцу под ноги, на засохшее пятно рвоты.