Золотая нить. Как ткань изменила историю

«Рассуждал я о могуществе Судьбы и о том, что Судьбу с пути не своротишь и спряденное не распрядешь, а стало быть, ежели суждена кому-либо держава, коей еще владеет другой правитель, и ежели правитель этот убьет сужденного своего преемника, дабы не отнял тот державу его, то во исполнение судьбы даже и убиенный воскреснет».

Флавий Филострат, «Жизнь Аполлония Тианского», III в. до н. э. (М.: Наука, 1985)

Древние греки верили, что судьбу человека контролируют мойры, три мифологические богини, сестры, приходившие к каждому ребенку сразу после рождения. Клото, самая могущественная из мойр, брала веретено и пряла нить жизни младенца. Лахесис аккуратно отмеряла длину этой нити, тогда как Атропос, третья сестра, отрезала ее, определяя точный момент смерти. Никто из смертных и никто из богов не мог изменить принятое ими решение. Древние римляне называли то «трио» парками, а скандинавы – норнами. Эта древняя история до сих пор незримо присутствует в современном обществе. Мы говорим, что жизнь висит на ниточке, что наши судьбы переплетаются

. Мы помогаем другу выпутаться из сложной ситуации, не хотим отрываться

от друзей или семьи. Все это часть традиции, уходящей в глубь веков на тысячи лет. Ткань и ее составляющие давно стали метафорической основой человеческой жизни.

И это естественно, с какой стороны ни взгляни. Производство ткани и одежды всегда имело огромное значение для мировой экономики и разных культур. Ткань дала человечеству возможность выбирать собственную судьбу. Считается, что в доисторические времена на выработку тканей в районах с умеренным климатом уходило больше рабочего времени, чем на изготовление посуды и еды, вместе взятых. В Древнем Египте льну поклонялись. Он был не только естественной частью жизни большинства людей (это была самая распространенная ткань, используемая для одежды, и большинство людей занималось выращиванием льна и ткачеством), лен имел и глубокое религиозное значение. На самом деле процесс мумифицирования и пеленания тела в подготовленные особым образом ткани, а также те навыки, которые передавались из поколения в поколение, обожествляли обычные человеческие останки[1].

Наши предки осудили бы наше бесцеремонное отношение к одежде. Ткани позволяли людям жить в различных регионах и путешествовать, осваивая области, которые без тканей были бы слишком холодными для жизни. Богатая шелковая и теплая шерстяная одежда была предметом бартера: торговые сети, такие как Шелковый путь, обеспечивали межкультурный обмен не только одеждой, но и техническими приемами, идеями и мастерами. Требующая особой ловкости пальцев работа по производству нитей и тканей была ежедневной рутиной для множества людей. К примеру, только в Англии к середине XVIII в. более миллиона женщин и детей были заняты прядением. На заре промышленной революции их заработок мог составлять до трети дохода самой бедной семьи. Серьезный экономический прорыв, который в современном коллективном сознании так тесно связан со сталью и углем, был в действительности спровоцирован тканями и особенно одной конкретной тканью. «Кто говорит «промышленная революция», говорит «хлопок», – написал Эрик Хобсбаум в книге «Индустрия и империя». Это растение – и ткани, сотканные из него, – бесспорно, стало первым глобальным товаром[2]

.

Хотя мы уже не обращаем особого внимания на происхождение и качество личных предметов одежды, сопровождающих нас ежедневно, они остаются вещами в высшей степени индивидуальными. Выбирая одежду, мы подаем сигнал окружающим, чтобы они нас воспринимали так, как мы того хотим.

К примеру, своеобразный дресс-код существует для работающих в лондонском Сити, в стартапах Силиконовой долины и медийных компаниях, хотя большинство этих людей на самом деле проводят максимум времени в офисах и за своими рабочими столами. Подчиненные часто перенимают привычки в одежде у своих боссов, и тренды распространяются, подобно лесному пожару, в пределах небольших учреждений. (В одном офисе, где я когда-то работала, в моду неожиданно вошли свитера без рукавов. И их надели те же самые преподаватели, которые серьезно объясняли, насколько пустым занятием были поиски смысла в выборе одежды дамами и джентльменами XVIII в., и обычно носили практически идентичные твидовые пиджаки, вельветовые брюки, иногда оживляемые яркими носками, если они считали себя бунтарями.)