Золотая пыль

– Это ангел! – добавил молодой Жиро, возведя маленькие глазки к небу, и залпом осушил бокал шампанского.

Мадам де Клериси неспешно потягивала кофе и молчала, но глаза ее совершили путешествие с макушки собеседника до его щегольских туфель. И не вызывало сомнения, что увиденное только повысило цену месье Альфонса Жиро. Перед ней стояли одновременно обходительный молодой человек и двадцать тысяч фунтов годового дохода. Стоит ли удивляться, что виконтесса приветливо улыбнулась?

– Но я, кто я такой? – возопил юный француз в притворном самоуничижении. – Неумен, некрасив и даже ростом не вышел!

Дама пожала плечами.

– C,est la vie, – ответила она любимой своей поговоркой.

– Да, мы с жизнью одинаковы, – отозвался Альфонс с веселым смехом. – Оба такие короткие! А теперь я хочу представить вам и Люсиль своего лучшего друга, Филипа Гейерсона. Он стоит вон там, за столом, в английской одежде. Прибыл в Париж всего десять дней назад и не очень хорошо говорит по-французски. Но очарователен, совершенно очарователен!

– Вы были знакомы с ним до приезда его в Париж?

– О нет! Но прошу меня извинить, я приведу своего приятеля.

Мадам ничего не ответила, но со спокойной улыбкой смотрела, как юный Жиро спешит к лучшему другу, с которым знаком восемь дней.

Филип Гейерсон выделялся своей легкой застенчивостью. Это качество столь же редко встречалось в Париже в эпоху упадка Второй империи, как и в наши дни, во время социального переворота в Англии.

И вот, когда с представлениями было покончено, Филип Гейерсон совершенно не знал, о чем говорить с этой пожилой французской леди, и очень обрадовался, когда лучезарно улыбающаяся Люсиль подошла к ним рука об руку с партнером по танцу. Альфонс тут же представил своего друга, и Филип, будучи более способным танцором, чем оратором, без промедления попросил оказать ему честь и повальсировать.

– Но осталось только два танца, – ответила Мадемуазель де Клериси, бросая счастливый взгляд на мать. – Они в конце программы, и я обещала сохранить их для месье Говарда.

В качестве подтверждения своих слов она протянула ему свою карту приглашений.

– Р. Г., – протянул Гейерсон, расшифровывая в уме инициалы, проставленные Люсиль. – Если это тот самый Ричард Говард, я заберу у него первый из двух танцев и не побоюсь ответить за свои действия. Уже не в первый раз мы с Диком расходимся по разные стороны.

Он начертал свое имя поверх моего и вернул ангажемент владелице.

– Так вы знакомы с мистером Говардом? – спросила Люсиль, снова посмотрев на мать.

– Да… – ответил Гейерсон, но не успел продолжить, потому как следующий танец принадлежал Жиро, который уже склонился перед Мадемуазель де Клериси, словно перед божеством.

Мадам дернулась слегка, словно желая заговорить с Гейерсоном, но юный джентльмен не разглядел жеста и ускользнул в поисках партнерши для начинающегося вальса.

Разглядывая собравшихся на ассамблее великих людей, нам нечего сказать, ведь хотя и читатель, и писатель не прочь потереться около столь знаменитых персон, но только в общественном месте. Многие из них, стоит заметить, далеко не имели такого веса, какой пытались себе придать, а величие иных базировалось на фундаменте слишком хрупком, чтобы выдержать потрясения и бури грядущих лет.

Люсиль весело и счастливо кружилась в толпе, принимая с юношеской наивностью позолоту за истинный металл, а высоко вскинутый подбородок за признак гордого сердца. Когда Филип Гейерсон заявил право на танец, он застал ее немного уставшей, но все еще восхищенной и возбужденной блеском праздника.

– Как великолепно! – воскликнула девушка, опираясь на его руку. – Это первый мой бал. Уверена, я никогда не стану слишком старой, чтобы танцевать, как говорит матушка. Ну разве не глупо говорить такие вещи?

Гейерсон рассмеялся и по своему обычаю, а точнее привычке, свойственной многим застенчивым людям, приступил к делу напрямик.

– Так вы знаете Дика Говарда? – спросил он.

– Да, немного. Он уже прибыл? Это ведь его танец.

– Не могу сказать, прибыл ли он, Мадемуазель, – ответил англичанин на своем запинающемся французском. – Мы были знакомы на родине, в Норфолке. Я не знал, что он в Париже. Но сегодня его здесь не будет.

– Почему?

– Потому что его отец умер.

Люсиль ничего не сказала. Она повиновалась движению его руки, и они танцевали, смешавшись с веселыми парами, ноги которых, можете не сомневаться, были легче, чем сердца. Филип признался мне потом, что за весь танец не было произнесено ни слова. Все его попытки привлечь внимание Люсиль к другим темам пропали втуне.

– Нам нужно найти мать, – сказала наконец девушка, когда музыка стихла. – Мистер Говард ничего не знает. Он ездил на Юг с моим отцом, и его почту туда не пересылали.

Филип Гейерсон проводил партнершу через смеющуюся толпу.

– Плохая новость для Дика, – заметил он. – Отец ни оставил ему ни гроша.

– Мне казалось, что мистер Говард богат, – проговорила Люсиль, глядя на свой букет.

– Нет. Он поссорился с отцом, который лишил его средств. Но Говард знал об этом еще до отъезда из Англии.