Читаем Золотая тетрадь полностью

Было уже около полуночи, когда Пол сказал, что Джимми уже давно ушел и так и не вернулся. Мы поискали его в толпе танцующих, но там его никто не видел. Мы с Полом отправились на его поиски и в дверях столкнулись с Джорджем. Снаружи было облачно и сыро. В той части страны, где мы находились, обыкновенно ясная погода, которую мы все уже воспринимали как нечто должное, порою на пару-тройку дней сменялась пасмурной, когда моросил очень мелкий дождик или дул мягкий ветер, пропитанный влажным туманом, что так напоминало мелкие мягкие дожди Ирландии. Вот и сейчас пришли такие дни, и люди стояли на улице парами и группами, остывая и наслаждаясь прохладой, но было очень темно, и их лиц было не видно, поэтому мы принялись бродить от одной кучки людей к другой, пытаясь распознать Джимми по силуэту. К тому времени бар закрылся, и Джимми не было ни на веранде, ни в столовой. Мы начали волноваться, потому что уже далеко не однажды нам доводилось извлекать его, безнадежно пьяного, из цветочных клумб или находить где-нибудь под эвкалиптами. Мы обыскали все спальни. Мы медленно обошли весь сад, заглядывая под каждый куст и в каждую клумбу, и нигде его не находя. Мы стояли позади основного здания отеля и размышляли, где бы нам его еще поискать, когда в нескольких шагах от нас, в кухонной пристройке, зажегся свет. Туда медленно вошел Джексон, он был один. Он не знал, что за ним наблюдают. Всегда, когда мы встречались, повар был неизменно вежлив и предупредителен; а сейчас он выглядел и встревоженно, и рассерженно: я помню, как смотрела ему в лицо и думала, что раньше я никогда его не видела по-настоящему. Его лицо изменилось, — он смотрел на что-то, лежащее на полу. Мы рванули вперед, сгрудились под самым окном и, заглянув внутрь, увидели, что на кухонном полу лежит Джимми, который то ли напился до бесчувствия, то ли просто там заснул, а может, с ним случилось и то и другое одновременно. Джексон нагнулся, чтобы его поднять, и, как только он это сделал, у него за спиной возникла миссис Бутби. Джимми проснулся, увидел Джексона и, как ребенок, которого только что разбудили, потянулся к повару и обхватил руками его шею. Чернокожий сказал:

— Баас Джимми, баас Джимми, вам пора в кровать. Здесь быть нельзя.

А Джимми ответил:

— Ты любишь меня, Джексон, правда? Ты любишь меня, а больше меня никто не любит.

Миссис Бутби была так шокирована, что она резко откинулась назад, ударившись спиной о стену, и как-то осела, а лицо ее приобрело сероватый оттенок. Но в этот момент мы втроем уже ворвались на кухню и принялись поднимать Джимми, насильственно разрывая кольцо из его рук на шее Джексона.

Миссис Бутби сказала:

— Джексон, завтра ты нас покидаешь.

Джексон спросил:

— Миссус, но что я сделал?

Миссис Бутби сказала:

— Убирайся прочь. Уходи. Забирай свою грязную семью и собирайся сам, и прочь отсюда. Завтра, или я вызову полицию.

Джексон посмотрел на нас, он то хмурился, то нет, боль непонимания волнами проходила по его лицу, заставляя мускулы то напрягаться, то расслабляться, так что казалось, будто его лицо то сживается, то разжимается как кулак. Разумеется, повар не имел ни малейшего представления о том, что могло так сильно огорчить миссис Бутби.

Он медленно проговорил:

— Миссус, я проработал на вас пятнадцать лет.

Джордж сказал:

— Я поговорю с ней, Джексон.

Джордж никогда раньше напрямую не обращался к Джексону. Его чувство вины перед этим человеком было слишком велико.

И сейчас Джексон медленно перевел свой взгляд на Джорджа и уставился на него, медленно мигая, как человек, которого неожиданно ударили. И Джордж стоял тихо и неподвижно, ждал. Наконец Джексон сказал:

— Вы не хотите, чтобы мы уезжали, баас?

Я не знаю, что за этим стояло. Возможно, все это время Джексон знал всю правду о своей жене. В тот момент это прозвучало, безусловно, так. И Джордж на мгновение прикрыл глаза, а затем пробормотал что-то невнятное, прозвучавшее нелепо, как речь идиота. Потом, спотыкаясь, он вышел с кухни.

Мы наполовину вынесли на руках, наполовину вытолкали Джимми с кухни, и мы сказали:

— Спокойной ночи, Джексон, и спасибо тебе, что ты пытался помочь баасу Джимми.

Но он ничего нам не ответил.

Мы уложили Джимми в постель, Пол и я. Когда мы вышли на улицу и двинулись сквозь влажную тьму, мы услышали голос Джорджа, разговаривавшего с Вилли в десятке шагов от нас. Вилли говорил: «Очень верно». И «Очевидно». И «Очень может быть». А Джордж говорил все более и более неистово и бессвязно.

Пол сказал тихим голосом:

— Боже мой, Анна, пойдем со мной.

— Я не могу, — сказала я.

— Очень может быть, что я покину эту страну со дня на день. Очень может быть, что я тебя никогда больше не увижу.

— Ты знаешь, что я не могу.

Ничего не ответив, он пошел прочь, в темноту, и я уже почти было двинулась вслед за ним, но тут ко мне подошел Вилли. Мы были почти у нашей спальни, и мы направились туда. Вилли сказал:

— Это лучшее из всего, что могло произойти. Джексон и его семья уедут отсюда, и Джордж придет в себя.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза