Все это время мы отпускали шуточки насчет того, что миссис Бутби была в Пола влюблена. Возможно, она и правда была в него влюблена, немножко. Но она была женщиной очень простой, и она очень много работала. Миссис Бутби очень много работала с тех пор, как началась война, и отель, когда-то бывший пристанищем для искавших ночлега путников, превратился в курорт, куда люди приезжали отдыхать на выходные дни. Должно быть, это оказалось для нее немалой нагрузкой. А, кроме того, была еще Джун, которая за несколько недель из угрюмого подростка превратилась в молодую женщину с неплохими видами на будущее. Оглядываясь назад, я думаю, что именно замужество Джун лежало в основе ее материнских страданий. Вероятно, Джун была единственной отдушиной для ее чувств. Мистер Бутби вечно стоял за стойкой бара, и он относился к тому типу пьющих людей, с которыми труднее всего вести совместную жизнь. Мужчины, которые время от времени впадают в тяжелый запой, ничто по сравнению с теми, кто «умеет пить» — и не только умеет, но и делает это каждый день, неделю за неделей, из года в год, из года в год. Эти упертые и тяжелые пьяницы, как правило, очень плохие мужья. Теперь же миссис Бутби теряла Джун, которая собиралась жить за триста миль от родителей. Это было, конечно, совсем не расстояние для колонии, но вместе с тем она все равно теряла свою дочь. Возможно, на нее повлиял и беспокойный дух военного времени. Женщина, давно добровольно позабывшая о том, что она вообще женщина, теперь она неделю за неделей наблюдала, как миссис Лэттимор, которая была одного с ней возраста, принимает ухаживания Стэнли Летта. Возможно, она действительно втайне мечтала о Поле. Я не знаю. Но сейчас, когда я оглядываюсь назад, миссис Бутби представляется мне одинокой и душераздирающей фигурой. Но тогда я так не думала. Я относилась к ней как к тупому «аборигену». Боже мой, как больно думать о людях, по отношению к которым ты был жесток. А ведь утешить миссис Бутби можно было бы так просто: нам всего лишь надо было бы хоть изредка звать ее с нами посидеть и вместе с нами выпить, или же просто поговорить с ней. Но мы были замкнуты на себе и друг на друге, мы отпускали тупые шуточки, мы над ней смеялись. Я помню, как она выглядела, когда мы с Полом покидали кухню. Миссис Бутби во все глаза смотрела на Пола — обиженная, сбитая с толку; ее взгляд был безумным, потому что она никак не могла понять, что же такое происходит. И я помню как она резко, срывающимся голосом сказала Джексону:
— Ты совсем обнаглел, Джексон. Почему ты так обнаглел?
Согласно заведенному порядку, Джексону каждый день с трех до пяти полагался перерыв, но, как добропорядочный феодальный работник, он легко и добровольно отказывался от своих прав, когда дел было невпроворот. В тот день он только около пяти вышел с кухни и медленно направился к своему дому.
Пол сказал:
— Анна, дорогая, я не любил бы тебя так сильно, если бы я не любил Джексона еще больше. А в настоящий момент это еще и вопрос принципа…
И он покинул меня и пошел Джексону навстречу. Они стояли у ограды его домика и разговаривали, а миссис Бутби наблюдала за ними из окна своей кухни. Как только Пол от меня ушел, ко мне подошел Джордж. Джордж взглянул на Джексона и вздохнул:
— Отец моего ребенка.
— Ой, прекрати, — сказала я, — все это ни к чему.
— Ты понимаешь, Анна, какой все это фарс? Я даже не могу дать денег этому своему ребенку. Понимаешь ли ты, как это абсолютно
— А Джексон даже ни о чем не догадывается?
— Мария думает, что нет. Я спрашивал ее об этом. И знаешь, что она сказала, она сказала: «Он мне хороший муж, — вот как сказала. — Он по-доброму относится ко мне и ко всем моим детям»… Ты знаешь, Анна, когда я это услышал… никогда в жизни я не чувствовал себя таким ублюдком.
— А ты все еще с ней спишь?
— Да. Ты знаешь, Анна, я люблю эту женщину, я люблю эту женщину так сильно, что…
Через какое-то время мы увидели, как миссис Бутби вышла из кухонной пристройки и направилась к тому месту, где стояли Пол и Джексон. Джексон скрылся в своей лачуге, а миссис Бутби, заледеневшая в своем одиноком негодовании, пошла к себе домой. Пол пришел к нам и сообщил, что она сказала. Она сказала Джексону: «Я даю тебе свободное время не для того, чтобы ты нагло беседовал с белыми людьми, которые не умеют вести себя как следует». Пол был слишком зол, и обычное легкомыслие его покинуло. Он повторял:
— Боже мой, Анна. Боже мой. Боже мой.
Потом, постепенно придя в себя, он увлек меня танцевать и сказал: