Золото и медь. Корона солнечных эльфов

устроившихся на ночь птиц. И только одного из сыновей солнца не было в

этой веселой компании… После возвращения с битвы Кравой Глейнирлин

по прозвищу Душа Огня ни разу не показался в Круге песен, чьим

неизменным завсегдатаем был до сих пор, — и не потому, что ему больше

не нравились звуки арфы или напевы певцов: просто он чувствовал, как

после смерти возлюбленной какая-то часть его души словно закрылась —

та самая часть, в которой жили его смех и былая легкость, и что должно

случиться, чтобы она вновь открылась, он не знал. Знал только, что до той

поры звуки песен будут приносить ему одну только боль…

***

Оторвавшись от бумаг, солнечный эльф устало поднес к лицу руку с

длинными тонкими пальцами, протер глаза и сжал пальцами переносицу.

Несколько мгновений он сидел так, не шевелясь, затем отнял руку,

посмотрел на окно. Он и не заметил, как стемнело! Точно вспомнив о чем-

то важном, он порывисто поднялся из-за стола и, даже не сложив бумаги, а

бросив все, как было, направился к двери. Аламнэй! — Он ведь обещал

зайти к ней еще засветло, и вот, как назло, заработался. Теперь ее,

наверное, уже укладывают спать… Хотя какое там спать, разве она заснет

без него! Нянечки, наверное, там с ума сходят — непокорный нрав

наследницы лунных князей, коей Аламнэй была по матери, уже давно

составлял печаль всех замковых нянь, одновременно удивляя их: подобное

упрямство и своеволие редко встречались даже у взрослых. В добавление

оно усугублялось резкой переменчивостью настроения и несдержанностью

чувств — «нервностью», как говорили, качая головами, воспитатели

маленькой бунтарки. И лишь Кравой знал, что делать с этой «нервностью»,

— вернее, знал, что делать с ней ничего не нужно, ибо в своей

родительской чуткости обладал свойством прозревать истинные причины,

лежавшие в основе поступков дочери. Стоя на этом, он один умел

успокоить ее — просто открыв объятья и своей безусловной любовью сведя

на нет весь арсенал капризов, которые она намеревалась пустить в ход.

Вот почему его приход по вечерам был очень желанен для измученных

нянь.

Выйдя из комнаты, жрец солнца спешным шагом пошел по коридору.

Светлые резные галереи слегка качались перед глазами; Иштан прав — он

слишком много работает… Надо больше отдыхать, да и с дочерью не

мешало бы бывать почаще. Он помотал головой, отгоняя усталость, и

ускорил шаг.

Комната Аламнэй находилась на том же этаже, что и его, но в другом

крыле здания — девочка сама выбрала эту небольшую комнатку, со

свойственной ей категоричностью отказавшись от детской, в которой жила,

пока была младенцем, а также от просторных покоев, которые предложил

ей Кравой рядом со своей комнатой. Жрец солнца дошел до лестницы,

соединяющей этажи здания, миновал ее, пошел дальше. Наконец, в

полумраке коридора темным пятном показалась дверь детской —

вырезанные на ней фигурки зверушек и птиц дрожали в тусклом свете

освещающих коридор факелов.

Кравой дошел до двери и уже собрался было взяться за ручку, когда дверь

вдруг открылась прямо перед его носом: он едва не столкнулся с

выходящей из комнаты женщиной — или, вернее сказать, молодой

девушкой. Она ахнула, вздрогнув от неожиданности, неловко остановилась

и тут же потупила взгляд; хотя в коридоре было темно, от Кравоя не

укрылось ее явное смущение — она явно нарочно не хотела смотреть на

него!

Несколько мгновений они молча стояли так друг перед другом. Кравой

бегло скользнул взглядом по лицу и волосам эльфы и отметил про себя

необычную форму ушей: они были намного длиннее, чем у других

горожан, и сильно заострены на концах. Напрягши память, он не без

некоторого труда узнал девушку: они пару раз сталкивались в замке —

большей частью возле комнаты Аламнэй. Он вспомнил, что няни еще давно

докладывали ему о странной эльфе, которая однажды ни с того, ни с сего

явилась к его дочери и провела с ней несколько часов, рассказывая

сказки, а после пообещала прийти еще. Будучи по горло в делах, Кравой

тогда не стал вникать в подробности и, не глядя, дал свое согласие на

подобные посещения — может, это даже и к лучшему, что кто-то сможет

развлечь эльфину в его слишком частое отсутствие… Теперь же он

догадался, что эльфа, стоящая перед ним, и есть та самая, о которой шла

речь. Судя по всему, она успела свести дружбу с его дочерью. И что это за

странный интерес к чужому ребенку?.. — не без раздражения подумал

Кравой. Еще непонятнее было то, что они с ней ни разу даже не

поговорили, что выглядело особенно удивительно при том внимании,

которое он сам уделял Аламнэй: все это наводило на мысль, что необычная

посетительница нарочно избегает его, намеренно выбирая для визитов

время, когда его нет дома. Кравой вспомнил, что каждый раз во время этих

встреч у него и впрямь возникало стойкое ощущение, что странная гостья

по какой-то причине боится его, всеми силами стараясь избежать прямой

встречи, а если им все же доводилось оказаться нос к носу, старалась

поскорее уйти.

Этот случай был первым, когда ему удалось, или, скорее, пришлось

увидеть ее поближе. Правда, кроме ушей из увиденного он запомнил

немногое: молода и довольно миловидна — вот, наверное, единственное,