Я продолжал молчать и вглядываться ему в зрачки.
— Нет, нет, вы не подумайте, Илья, — надо же «на вы». Он еще и имя мое запомнил, — я никого пальцем не тронул, вы что? Как вы могли такое подумать?
— Я еще ничего не подумал. Из какой зоны сбежал?
Он назвал номер исправительного учреждения.
— И каким же это образом тебе удалось?
— Меня экспедитором поставили. Рулило же, — он осекся, ему было стыдно передо мной за свой жаргон и он снова поправился, — простите, сам себя ругаю, этот тюремный сленг, так и въедается в речь. Ничего не поделаешь, очень быстро привыкаешь к этим шконкам, шалупеням, шмарам, шарагам. Так вот рулило, так на нашей зоне называли водителей, не знаю, как на других, заехал по пути к оленеводам. Он водку вез по их заказу, а в кузове у него валялся рюкзак в с летними вещами. Пока он с ними вел приятные беседы, я перетащил ящики с водкой, а когда увидел, что на меня никто не смотрит — того.
— Что того?
— Фьють и смотался. Схватил рюкзак из кузова и в сопки. Я думал, там теплые вещи лежат. Не было времени и возможности разбираться.
— И что? Неужели за тобой никто не пошел?
— Водитель решил остаться ненадолго и выпить вместе с местными, но я то знал, что пока они ящик водки не выжрут не остановятся и не хватятся меня. Не в первый раз с ним ездил.
— А что бежал-то?
— Не мог я больше в зону возвращаться совсем меня там заклевали.
Меня осенила неприятная догадка.
— Уж не насильник ли ты? — я даже приподнялся, оторвав спину от подушки.
Андрей выпучил свои, и без того большие, глаза.
— Нет-нет, я бы такой грех. Ни за что. Что вы такое говорите.
— По какой статье отбываешь?
Латкин встал вытянулся по струнке будто отчитывался перед лагерным начальством и глядя перед собой громко выпалил:
— Статья сто девяносто прим. Распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй.
Мои брови невольно приподнялись, а Латкин продолжил:
— Систематическое распространение в устной форме заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй, а равно изготовление или распространение в письменной, печатной или иной форме произведений такого же содержания.
— Ни хрена себе, так ты антисоветчик? Вот это да! Разве антисоветчики не идут по семидесятой статье?
Все взрослое население Союза знало что, приговор по семидесятой статье это одно из самых презираемых в народе наказаний.
— Нет, семидесятая — пропаганда или агитация, содержащие призыв к свержению, подрыву или ослаблению Советской власти. а равно распространение или изготовление или хранение литературы того же содержания. У меня ничего такого не нашли.
Он смог меня удивить. Я почти не сомневался в том, что передо мной стоял самый настоящий антисоветчик. Диссидент.
Почему? Да просто потому что никому в голову не придет учить наизусть эти статьи уголовного кодекса и различия между ними.
— И сколько тебе дали за то, что ничего не нашли?
— Полных три года. И мне еще повезло.
— А что тебя в СССР не устраивало?
Глава 3
Он смог меня удивить. Я почти не сомневался в том, что передо мной стоял самый настоящий антисоветчик. Диссидент.
Почему? Да просто потому что никому в голову не придет учить наизусть эти статьи уголовного кодекса и различия между ними.
— И сколько тебе дали за то, что ничего не нашли?
— Полных три года. И мне еще повезло.
— А что тебя в СССР не устраивает?
Он подозрительно смотрел на меня пытаясь оценить, чем ему грозит разговор со мной и молчал.
— Ладно. Есть хочешь?
Он закивал головой, затрепетал.
— Я два дня ничего не жрал.
— Как же ты тут выживать собрался?
— Не знаю, не выжил бы. Мне тебя ангелы небесные послали.
— Перестань. Противно аж.
Я встал, положил рядом свою винтовку и достал пару галет из рюкзака, банку тушенки и предложил ему самому заварить чай. Сейчас это конечно было расточительным, Андрею Латкину предстоит научиться самому добывать пропитание.
Но я знаю, что голодный человек не может думать ни о чем, кроме еды. Научить его добывать еду было единственной гарантией того, что мы не попытаемся здесь убить друг друга, если застрянем надолго.
Пока я рылся в своих продуктовых запасах Андрей косился то на еду, то на винтовку.
— Даже не думай. Я лимит своего человеколюбие исчерпал полностью. Ты не представляешь каких трудов мне стоило удержаться от желания пристрелить тебя, когда ты набросился на меня с дубиной. Понял?
Латкин шмыгнул носом.
Мне пришлось остановить поиски и встать, снова взять оружие в руки.
— Ты понял, что я тебе сказал?
Я внимательно следил за его реакцией.
— Понял, понял, прости. Я обещаю, что больше не буду на тебя бросаться. Я безумно хочу жрать, мысли о еде сознание туманят.
Я молча подогрел на печи, а потом открыл ножом банку тушенки и вывалив ее содержимое в миску передал Латкину. Саму жестяную банку отдавать не стал. Жесть может послужить оружием в умелых руках, не хуже, чем бритва.
А потом при таких скудных ресурсах всё пойдет в дело. Из нее можно сделать замечательный половник или обогревающую свечу, светильник, фильтр для воды с золой из печи, рыболовные крючки и многое другое.