Золото. Назад в СССР 3 (СИ)

— Приятного аппетита!

Андрей сначала застучал ложкой по миске, выхватывая и заглатывая большие куски тушенки. Но потом остановился, почувствовав на себе мой взгляд.

Видимо ему стало неудобно, неловко за свое поведение и он, не поднимая головы, стал есть медленнее.

Когда он расправился с тушенкой, которую заедал двум предложенными мною галетами, то встал и начал заваривать себе чай.

Он порылся в своем рюкзаке, достал тот самый сахар, ловко отклолок от него кусочек ударив им о железное ребро миски и опустил в дымящийся чай.

Потом он замер на пару мгновений, косясь в мою сторону все еще не поднимая головы и что-то осмысливая.

Потом он еще раз стукнул сахаром и протянул мне осолок.

— Угощайся.

— Спасибо, — я принял не раздумывая, чтобы наладит контакт

Можно сказать, что ритуал преломления хлебов состоялся.

— Ну вот мы едим сейчас тушенку. Здесь на Севере деликатесом считаем, а у меня одноклассник сын дипломата, который до моего суда из Брюсселя приехал. Так вот он рассказывает, что у них в магазине сорок пять сортов колбасы, — вдруг ни с того, ни с сего сообщил мне Латкин.

Я даже не сразу понял, что он отвечает мне на вопрос заданный несколько минут назад.

— Чего? Какой какой колбасы? Ты о чем?

— Ну ты спросил, что не устраивает в СССР — я и ответил, что партия и плановая экономика не может дать народу элементарных продуктов.

Я сначала опешил.

— Так, продолжай.

— Да ну, ты сдашь меня, мне срок снова накрутят.

— Андрей, ты не бойся, я ничего никому не скажу. Разговор между нами, по душам.

Он бросил взгляд исподтишка, снова оценивая можно ли мне доверять.

— Ну если по душам, то вся страна в нищите живет. Разве не видишь? Нет свободы слова, человек не может ездить туда, куда ему хочется.

Эх, дурачок ты, дурачок Латкин. Если бы ты знал в какую пучину ужаса извергнет тебя и твоих близких эта твоя гонка за сортами колбасы.

У меня из прошлой жизни осталось свое отношение к тому, что он говорил.

К сожалению, я видел, что народ устал и разочаровался в идее построить справедливую страну будущего. Не весь, но почти большинство больше не верило, что коммунизм возможен. И причин тому было несколько.

Советский народ с момента прихода к власти Хрущева, начал осознавать тот мерзкий негативный факт, что у руля оказались люди предлагающие батон колбасы на каждом столе в виде идеи коммунизма.

В недрах народа росло негодование и ощущения обмана. Первый мощный удар по идее, в которую верили если не все то, уж точно большинство, нанесли, когда объявили Сталина преступным вождем, больным параноиком на знаменитом разоблачительном «двадцатом съезде партии». Дело было не в том, какой Сталин, а в том, что чувствовали люди.

Второй мощнейший удар влепили, как пощечину, когда на двадцать втором съезде пообещали построить коммунизм к 1980 году. «Уже нынешнее поколение людей будет жить при коммунизме» Величайшая ошибка, ставшая базой грядущей катастрофы.

Они, те кто был во власти определили коммунизм посредством колбасы. Придали ему материальное описание, ложную цель.

Что бросили в лицо народу, мечтающему о создании страны справедливости, истинного равенства, страны четвертого измерения?

Ему бросили обещание большего количества колбасы, чем в западных странах. Так и сказали: коммунизм — это когда в Советском Союзе будет обеспечен самый высокий жизненный уровень по сравнению с любой страной капитализма.

Такую задачу всемирно-исторического значения поставила КПСС.

А что народ? Народ оскорбился. И опустил руки. Оттого, что он не этой целью считал коммунизм.

В понятии коммунизме имелась какая-то метафизическая таинственность, неопределенность.

Да, все знали, что при коммунизме не будет денег, и каждый может брать все, что его душе угодно. Но не это было главным.

Пусть народ иногда бывал грубоватым, прагматичным и циничными. Но всегда жертвенным. Он был готов жертвовать собой ради высоких целей.

Слово «коммунизм» оставалось сакральным. Люди совершали неимоверные прорывы ради того, чтобы потомки жили в нем. Отдавали свои реальные жизни.

Нельзя было об этом просто так говорить, с усмешкой: могли и по морде дать.

Метафизика революции еще жила по инерции до начала 70-х годов. В слове «коммунизм» еще содержалась сакральность. Сакральность значит священный.

Что такое сакральность в этом смысле? Это когда на слове коммунизм люди прекращают шутить, и лица у них каменеют и вытягиваются. Так же как и когда говорили о погибших на войне. Великой Отечественной Войне.

Про коммунизм говорили с иной интонацией голоса. С другим выражением лица. Без игры желваками, со взглядом, затуманенным тайной мечтой, предстоящим неведомым путешествуем в мир будущего.

Длилось это примерно до семьдесят шестого или семьдесят восьмого года, когда Ильичу, тому, который Брежнев вручили вторую и третью золотую звезду Героя Советского Союза.

А потом ушло, сдулось. У людей перестали гореть глаза. Они начали чувствовать, что проиграли битву за коммунизм.