Золото небесных королей

Подавленные неизвестным огромным миром, многократно превышающим своими просторами и количеством людей все объемы Тёмной земли, открытым вдруг с такой лёгкостью сознанием колдуна перед ними, словно пьяные от сказок и вина на пиру, вожди отрядов отправились в Стрилку к Семику. Нарушившие волю князя не двигаться без разрешения мечники были прощены, их действия по захвату селения были оценены с радостью ввиду большого количества еды, отнятой у моравов. Семик с довольным видом занял место во главе столов. Тихомира привязали верёвкой к ножке княжеской лавки и не отпускали даже справит малую нужду. Так же поступили с Холом, старостой Стрилки. Заложницам Ясельде и Орисе отвели угол в одном из домов, туда же внесли тело конунга Вишены, разместили Гелгу и других раненых викингов.

Поедая варёные яйца с коровьим маслом Стовов слушал сбивчивый рассказ старосты Хола. Ломонос, Семик и Тороп сидели справа от князя и устало смотрели на жаркое, лежащее на досках стола перед ними. Двор возле идола был освещён постоянно гаснущими лучинам и плошкам с жиром. Хола, седобородый старик со слезящимися глазами и ввалившимся ртом, шамкая из-за того, что все его зубы были потеряны, долго говорил про то, что начиная с праздника зимнего Владыки, всех молодых мужчин забрал в своё войско король Самосвят. Потом, в праздник Додолы, когда собрались все самые красивые девочки-сироты, родившиеся после смерти отцов, обходили с пенями дома и при обливании водой крутились, чтобы было больше брызг, приехали иудейские и сирийские купцы с наёмниками-аварами и увели девочек и молодых женщин в сторону Италии на продажу. А потом опять два раза приходили авары с кутургурами. Забрали всех сколько-нибудь годных коней и велели приготовить им десять возов сена и десять мер овса, иначе сожгут всех. Три дня назад пришли лангобарды, запытали прежнего старосту, убили пришлого христианского проповедника, забрали последнюю соль, все железные ножи, что были длиннее ладони, а потом заставили рыть в роще волчьи ямы с кольями на дне и рубить засеку поперёк троп вокруг лагеря на том берегу Моравы. Оттого и решили все уходить отсюда ночью уходить к Порогам-на-Влтаве. Там богатая укреплённая деревня боев на переправе торговый дороги на Регенсберг. Они злые, но справедливые. А виноват во всём несчастии прежний старейшина, что не увёл в леса всех жителей Стрилки, как только франконец Само, называющий себя моравом Самосвятом стал королём моравов, боев и сербов.

Стовов растрогался такой, вполне знакомой ему по Тёмной земле истории быстрого роста и угасания селений. Множество их частоколов, домов и курганов гниют уже вдоль пути из Ладоги в Оку и Волгу, а сколько ещё будет постоянно и брошено… Он сказал старику, что не возьмёт съестных припасов больше, чем они съедят до утра, и ещё только одну корову, пять свиней, да десяток кур. Но за это старику дадут соли и три полновесных золотых безана.

После этого Стовов замертво уснул, облокотившись о стол. Полукорм и Мышец стянул с него сапоги, расселили несколько шкур на скамье и уложили на них храпящего князя. Тут же рядом устроились Семик с Ломоносом, Скавыкой и Стенем. Остальные старшие дружинники устроились спать так, что к князю нельзя было подойти не наступив на их тела. Остальные отряды расположились как им было угодно, в домах, сараях, кладовых или под открытым небом.

Гораздо раньше этого момента, Рагдай вместе с Крепом и Ладри, взяв с собой книги на папирусе и драгоценном пергаменте в дорогих переплётах, сначала отправились к разъезду лангобардов, чтобы объяснить своё желание встретиться с кем-нибудь из богатых вельмож для продажи редких вещей. Пять серебряных дирхемов убедили чернобородого командира разъезда в том, что пред ним серьезные люди, заслуживающие уважительного отношения. Пока лангобарды вели их к реке, вызывали лодку с другого берега к утоптанному месту, служившему пристанью для разных торговцев, ремесленников, знахарей и девиц для развлечений, сопровождавших войско, Рагдай успел на разных языках поговорить с таким множеством людей, что даже у Крепа закружилась голова, словно за одно мгновение перед ним пробежала целая неделя на рынке в Константинопольском порту. Однако привычка к необычной способности Рагдая сразу располагать к себе любых незнакомых людей, его быстро привело в сознание, и он даже попрактиковался во франконской и лангобардской речи, употребляемой часто торговцами вперемешку с греческим и латынью.