Золотое дно. Книга 1

Никифоров, заместитель уехавшего Киреева, тихий человек с длинным лицом, наверное, затравленно смотрел сейчас на говорящую электронику.

— Прискальные блоки трещат, — пробормотал он. — Бетон плохой… И охлаждение плохое…

— Воды вам мало холодной? — взвинтился Васильев. — Что вы тут как Анна Каренина под поезд лезете?! А ну-ка, Александр Михайлович, поехали к ним.

И два начальника в одной машине покатили в котлован.

Вот они — и Титов здесь вполне здоровый, щеки свекольные, глаза льдистые, умные — быстро прошагали по дну котлована к восемнадцатой секции, от которой в звездное небо поднимается белое облако тепла, прогрохотали каблуками по крыше блока к открытому люку, спустились по гибкой четырехметровой стальной лесенке вниз, в свет и тепло.

Дно Зинтата при свете ламп сверкало стерильной чистотой. Гранитные и диабазовые плиты наклонно уходили вниз, к семнадцатой секции. Посреди блока рокотал вакуумный насос с гофрированными трубами — рабочие выбирали концами этих трубок мелкий сор, запавший в щеки между глыбами дна. Можно было бетонировать, бетон к такому чистому дну хорошо прилипнет, но УОС-овское начальство по-прежнему никак не могло решить, каким слоем сыпать.

— Где бригадир? — крикнул Васильев. К нему подошел Майнашев, грустный, полноватый хакас. — Охлаждение подключено?

— Трубы пириставили… — ответил с тюрским акцентом Майнашев. — Но холодно. Когда сыплем петон — градусов пятнадцать полущается.

— Значит, можно бетонировать? Почему теряем время, черт побери? Где начальник НИИ?

— Тут я, — появился маленький Бубнов.

— Насколько известно и племени масая, трещит при разнице градусов девятнадцать и больше. Здесь же — десять.

Носатый маленький Бубнов упрямо покачал головой.

— Нет. Дно — почти ноль. А бетон сыплют — я измерял — двадцать семь. Даже если воду подключат — снимут максимум десять. Нельзя три метра. Полтора. — Он внушительно добавил. — Это же зуб плотины! Надо крепко зацепиться, иначе как на салазках потом поедет плотина.

Опять про эти салазки! Васильев никогда бы раньше не стал при рабочих кричать на своих помощников-итээровцев. Но тут, определенно желая показать свою власть, прервал Бубнова:

— Сыпьте три! — И кивнул Майнашеву. — Я сказал?! По полтора метра — мы этак будем строить плотину до двухтысячного года!..

— Я напишу особое мнение, — негромко откликнулся Бубнов и полез вслед за Васильевым вверх по гнущейся лестнице, глядя вниз, на Майнашева, Климова, Хрустова и других смеющихся членов бригады. — Так не оставлю.

Рабочим выгоднее, конечно, бетонировать большими объемами, поэтому Хрустов скривил вслед Бубнову рожицу. Васильев перехватил гримасу, вспомнил — он где-то видел этого парня, и тут же забыл…

Альберт Алексеевич из штаба позвонил на бетонный завод, директору Ивкину — нужно было поговорить о качестве бетона. Директор оказался в цехах, и Васильев надумал немедленно и лично съездить к нему.

— А ты, Валерий, подбирай добровольцев… будем смотреть, где лед потоньше. И пусть каждый подпишется, что — добровольно. А заплатим хорошо. Как за неделю работы. Нет, как за две недели.

— Не слишком много? — спросил Валерий в роли рачительного хозяина денег, и Васильев вдруг осердился. «Малыш, не твоя забота», — хотелось бросить фразу, но глянул с дружеской улыбкой. — А это правда?.. сам тоже полезешь?

Туровский поспешно кивнул, но было видно по его глазам: только сейчас до мальчика дошли ужас и опасность погружения в неведомую стихию быстролетящей зимней реки…

Васильев прикатил на бетонный завод, Ивкину уже передали, что начальник стройки звонил. Он ожидал его, стоя в крохотном холодном кабинете с четырьмя стаканами чая на подносе. От чая шел пар. Игорь Михайлович стеснительно улыбался, глядя, как Васильев скидывает в углу на стулья дубленку и папаху.

Ивкин худенький человек с узким лицом в очках, почти облысевший, очень тихий и предупредительный. Когда начальники на совещаниях шумели и оскорбляли друг друга (иногда случалось такое), он замирал с этой странной улыбкой. Однажды, говорят, в столовой его обругал рабочий с бетонного завода, Ивкин ничего не ответил и никаких мер не предпринял, но кто-то объяснил рабочему, кого он оскорбил. Рабочий приходил раза три, извинялся, и все три раза Ивкин от неловкости краснел сам. И конечно, напрасно боялся рабочий, что его лишат премии или очереди на квартиру — Игорю Михайловичу это и в голову не пришло. Но организатор он был отменный, и труднейшее бетонное производство было налажено только при нем — два года назад.

Ивкин, видимо, устал сегодня донельзя, бегая по цехам. Он пожал Васильеву руку и, садясь, едва не промахнулся мимо стула. Засмеялся, показал на рафинад и горячий чай:

— Пока не остыл.

Альберт Алексеевич вспомнил, что целый день голоден, а тот, с апельсином чай, в горло не полез. Скорее всего, от возбуждения. Поэтому выпил здесь два стакана сходу и неожиданно для себя раскис. Как-то вяло и тихо рассказал Ивкину о новостях со льдом. Тот не удивился — был уже, видимо, осведомлен.