Как мне известно, тогда по распоряжению Васильева следующий — после открывшихся донных — день (двадцать восьмое апреля) объявили днем отдыха. Вертолет привез из Саракана тонну оранжерейных цветы для жен и невест строителей — их раздавали бесплатно возле клуба. Вокруг бараков еще блестел темный лед, ветер с гор саянских только казался теплым, но молодые парни щеголяли уже на улицах в белых сорочках и джинсах, девушки выскочили в весенних разноцветных платьях и продувных блузках, играли гармони, пищали в руках транзисторные приемники и магнитофоны. Главная победа была одержана — и праздничная толпа обтекала Клуб, управление строительства Ю.С.Г., поселковый совет, люди шли, размахивая флагами, косынками, касками, шляпами, шарфами… кричали, пели…
— А помнишь, ты, революционер, — замычал через стол багровый Валеваха сосредоточенному Варавве (тот всё поглядывает на Хрустова, словно ждет некоего сигнала), — нам двоим ордена прицепили и сфотографировали вместе для газеты «Правда». И ты плакал. А сейчас я тебе враг!..
Варавва тихо, сквозь зубы, что-то ответил, и Валеваха дернувшись замолк. Но праздник есть праздник, чего ссориться?! И лились за столом без конца рассказы про всякие страшные случаи в тайге, как рысь прыгает на человека, если у него на плече нет ружья или хотя бы палки… как однажды Никонову повстречался медведь, а Никонов в это время землянику подбирал на косогоре… безо всякого оружия оказавшийся Сергей Васильевич растерянно выпрямился во весь свой рост — и медведь испугался его, убежал… Туровский поведал (наверно, он сейчас особо печально смотрит вдаль), как недавно к нему под окна дирекции прилетали какие-то краснохвостые птички, то есть они не краснохвостые, а когда взлетают, у них сзади словно красный букет…
— Так и называются — горехвостки, — откликнулся, наконец, со своего конца стола Хрустов. Я видел, ему даже хотелось вскочить и со злостью что-то сказать, но жена ухватила его за локоть.
Тем временем директор САРАЗа, похохатывая, выпытывал у Никонова:
— А гранаты в окна вам не бросают? Такие вот горехвостки с кнопками? Что-то, я слышал, Сергей Васильевич, у вас на хваленом Дальнем Востоке беспорядки были? Или тебе-то все равно — ты на стройке живешь, вокруг работяги, твоя тысячная охрана?
Никонов тонко, заливисто засмеялся.
— Ну, почему же? У меня квартира и во Владике есть. Как раз возле «паруса», бывшего обкома партии. На седьмом этаже. Как у нас шутят, седьмое небо, двухъярусные квартиры. А у тебя, Тарас Федорович? На заводе в сейфе ютишься?
— Обижаешь, Сергей Васильевич. У меня на Рублевке в Москве квартира. И не сразу я ее выбрал. Сказать честно, с… с соответствующими структурами осмотрели, кто живет напротив с той и с этой стороны. На расстоянии до трехсот-четырехсот. — Он толкнул локтем Туровского, который молча слушал их разговор, продолжая улыбаться своей вечной всезнающей, печальной улыбкой. — Ну жить же охота, Валерий Ильич! А этих… снайперов… развелось. И оптика сейчас… А у тебя как?
Валерий Ильич пожал плечами.
— Сам же знаешь. В старом доме на Тверской. Старая квартира. А тут… много ли мне надо?
— Конечно, конечно, тебе ничего не надо. — Ищук улыбался. — Слушай, Ильич, а давай не будем ходить вокруг да около? А давай тут и порешим.
— Кого порешите-то? — как бы пошутил, услышал издалека и застонал раздраженный до ослепления Хрустов. — Ничего у вас не получится. Я тут… с Вараввой… мы хозяева.
Но чернобровый Тарас Федорович словно и не услышал реплики Хрустова.
— Ну, — наседал, подмигивая, Ищук. — Чего молчишь, Ильич? Ты же не в мавзолее лежишь?
Туровский безмолвствовал, подтянув гримасой губы к кончику носа.
— А что ты предлагаешь? — спросил, позевывая для отвлечения внимания, Никонов. Как бы между прочим. Как бы ему все равно.
— Я предлагаю, Сергей Васильевич, спасение. Как Христос предлагал своей пастве. Спасение для ГЭС — взять ее под свое крыло… обязуюсь мигом найти миллиард на обводные каналы. А иначе они со своим ожиданием погубят ее… всесибирская катастрофа грядет, я тебе скажу! Ну, и понятно, завод мой накроется медным тазом.
Ого! Олигарх желает купить ГЭС! Будет потом на бесплатном электричестве варить себе миллиардные прибыли. Почему молчит Хрустов? Наверное, он давно уже знает о притязаниях Ищука.
— Це дело, — пропел на украинский манер Никонов. — Почему бы нет.
— Слышал?! — обрадованно подступил к Туровскому Тарас Федорович. — Слышал, что говорит умный человек?!
Туровский с вечной своей улыбочкой молчал. «И чего улыбается, как девица на панели? Или они уже обо всем договорились, пока я домой летал? И теперь уточняют лишь, сколько кто получит?»
И я вдруг поймал себя на мысли, что стою на позиции Хрустова. При этом, совершенно не представляя себе, как он-то видит будущее ГЭС. Главное — мне неприятен этот молодой богатый парень! И даже поддакивающий Никонов.