Золотое дно. Книга 2

— Вот, ничего и не видно, — кивнул Никонов, обмакнув свежей салфеткой последний раз пятно на скатерти. И продолжил наступление. — Я вовсе не хочу, чтобы ты штрейкбрехером стал. Базара нет. Прекрасно понимаю. Тебя уважают. Даже Валера.

— Опять! — Хрустов закатил глаза. — Я тебя просил?..

— Почему?! Он о тебе только хорошо…

— Ха! Он! Если бы я знал, что из него вылезет такой червь, я бы руки не подал, когда он упал в жидкий бетон… помнишь?

— Как же не помнить? — звонко рассмеялся Никонов. — Кто же этого не помнит? Это и в кинохронику попало… сохранилось на века… Ах, Лёвка, таковы законы жизни. Ничего уже не поправить! И Валера Туровский тут ни при чем.

— Как же это ни при чем?! Как?!

Никонов с печалью и любовью во взгляде разглядывал старого друга. Длинноскулый, шишконосый, он теперь умел так смотреть.

— Родя, ну скажи ему! — Он вдруг обратился ко мне. — Чему нас учил хотя бы Энгельс? Диалектика! Энергетики своих акций не отдадут. И Валерка сам по себе ничего не может изменить. Разве что собственными поделится…

— Уже предлагал, купить меня хотел!.. — Хрустов сложил обеими руками фиги. — Вот ему, Утконосу! Я сторожем в детском саду работаю — на хлеб хватает!

Сергей Васильевич положил тяжелую руку мне на плечо.

— Ты знаешь, Родя, наш Левка в прошлом году народ вокруг дирекции усадил, за руки взялись, сам к железному забору цепью приковался.

— Ну и что?! — Лицо у Хрустов посерело. — Да не так было!..

— А тут дождь, говорят, начался… а ключ от замка он потерял… топором цепь рубили! Хи-хи-хи!.. Только с ним могло такое случиться! — И успокаивая Льва Николаевича, Никонов ласково поморгал ему глазами, как ребенку. — Если уж проводить такие акции-фуякции, надо было десять лет назад!

Хрустов вскочил из-за стола.

— А кто мог знать тогда?! Вы же всё втихаря, начальнички! Под одеялом!

Сергей Васильевич тяжело вздохнул и молча налил себе и ему водки.

— Вот уже и я плохой. Хотя еще никаких акций не имею, а продолжаю строить ГЭС. А приехал я, может быть, свободных мужиков на Дальний восток сватать. Я думаю, многие поедут.

— А жить там где, Серый?! — яростно зашипел Хрустов. — Опять в бараках?!

— Ну и что? Покуда стройка идет… А то будут летать, вахтовым методом работать… Я хорошо плачу.

— Ты же только молодых возьмешь!

Никонов с важным видом вновь откинулся на спинку скрипучего стула.

— Почему? Кое-кого из стариков… чтоб учили молодых… Вот, желал бы и тебя!

— Ты же двенадцать тысяч не возьмешь?

Никонов нехотя ответил:

— Двенадцать не возьму. У меня там у самого восемь с половиной.

— Так сколько, сколько ты можешь взять?! — не отступал Хрустов.

— Ну сотни три, четыре…

— И ради этого ехал сюда?!

— Я к тебе, к тебе прилетел, Лева! — Сергей Васильевич уже злился. — А это уж попутно! Лёвка, есть же другие города, другие стройки. Чего тут сидеть, мутить воду, ждать пенсию? Ну, не скрипи, не скрипи зубами.

Оглянувшись в сторону кухни, где, забыв про мужей, тараторили старые подруги, гость резко чокнулся рюмкой с рюмкой Хрустова и моей рюмкой.

Мы молча и торопливо выпили. И Никонов, пригнувшись к столу, перешел на шепот.

— Я о другом хотел спросить. Если честно, Лев Николаевич, как тут положеньице-то?! Валера не зря семью в Москву перевез. Пока всех мандолиной не накрыло. Он, конечно, уверяет… но в вертолете я с одним инженеришкой переговорил… мне в ухо такое накричали…

— Что имеешь в виду? — несколько высокомерно спросил Хрустов.

— Вот сидим мы тут, ниже уровня нашего моря, — и как будто, йотыть, на пороховой бочке. Что скажешь? Не покатится наша «мама», как на салазках? Жара была, говорят, все лето зверская, Саяны тают… а еще дождь…

— Бред! — отрезал Хрустов. — Нарочно пугают, чтобы народ снялся с места, перестал митинговать. Гора треснет, а плотина не сойдет с места. И я тоже!

— Слава Богу! — Никонов перекрестился. — Так вот, давай все вместе на ее фоне и снимемся. Для всероссийского, мля, телевидения. Так сказать, на историческую память.

Хрустов, словно озябнув, передернул плечами.

— Опять для музеев? — Он пристально смотрел на гостя. Я думаю, до него, наконец, дошло, что Никонов залетел в Саяны, конечно же, не к нему, Хрустову, и не за рабочими, а для создания фильма о себе, орденоносце.

За окном с гулом двигался ливень. Сопок было не разглядеть, только лиловые горбы, и они как будто перемещались. Никонов снова глянул на часы (это у него привычка или кого-то ждет?), и старые друзья, не чокаясь (чтобы не было звона), отпили еще настойки, после чего Хрустов мгновенно долил минеральной воды в ополовиненную бутылку «кедровки». А поскольку перестарался — почти под горлышко смесь поднялась — пришлось старым корешам, хмыкнув, еще отпить…

А потом они надолго замолчали.

6

А я почему-то вспомнил заштрихованный текст сбоку на одной из страниц летописи Хрустова, который с трудом разобрал.