Золотое солнце

Я вплетала в свой напев обрывки других, невесть где и когда слышанных, зная, что вряд ли когда-нибудь смогу это повторить, и не жалея об этом ни мгновение. А лодка летела по волнам выпущенной из лука стрелой, унося нас прочь от моей родины к какой-то новой, но, несомненно, прекрасной жизни...

Черная хроника

Глава 9. Междуштормье

Море гневалось на нас два дня и две ночи. Я не знал, когда восходит солнце, а когда появляются звезды. Небо опустилось, лохматые мочала туч цеплялись за верхушки волн. Мгла клубилась над морем, а под ней вздымались неровные зубы валов. Может, солнечный диск и плавал на своем благодатном корабле по высшему небу, но лик его был от нас закрыт. Может, звезды и пели свой холод, как всегда, по ту сторону мира живых, но нам не было видно темного порога... Просто я чувствовал, Аххаш, чувствовал, как будто у меня в брюхе спрятаны водяные часы, ведь их точность не зависит ни от медленного плавания солнца, ни от звездостояния, ни от лукавых игр луны; так вот, я какой-то неведомой проделкой знал и понимал: прошло примерно два дня и две ночи. И если дальше так пойдет, нам верный конец.

День и ночь мы ровно шли по ветру, чья сила покорилась моей девочке. Как я радовался ее силе и ее удаче! Чума непереносимая! Как я радовался. Когда-то я ходил вместе со всей стаей на старый и богатый город Лиг; я не был тогда ни абордажным мастером, ни даже мастером баллист и катапульт, я был храбрым щенком, крысенышем из рода Милькара. Тогда мы избегли страшной опасности, обманули горожан и взяли хорошую добычу... Я радовался: как хороши Черные Крысы в деле, как спокойно и умело они работают. Так же и сейчас мне понравилось ее искусство, ее работа

. Ланин воспрянула духом, и даже движения девочки изменились. То есть в лодке ходить некуда, ноги стоят в резерве. Но руки, руки! И раньше я замечал: когда она говорит, пальцы вычерчивают в воздухе круги, линии, непонятные знаки... Как человек, который уверен, что до его собеседника скорее всего не дойдет смысл сказанного, и надо говорить громко, четко, подробно передавать все оттенки мысли, да еще помогать себе руками, — тогда, может быть, до упрямо ленивых мозгов доберутся хотя бы отдельные слова. С кем она тут имела дело... Нам не удалось как следует поспать. Наша пища — редкое дерьмо и прибавляет мало сил. Ракушки, Аххаш? Ракушки? Кажется, легче всего совершить медленное самоубийство, питаясь ими с нашим упорством. Силы наши таяли. Несмотря на все это, Ланин охватил такой восторг, что движения ее рук чуть- чуть не превратились во взмахи крыльев. Размеры ее невидимого алфавита возросли вчетверо. В Пангдаме в день избрания нового верховного архонта его имя высекают на особой стене буквами локтя по полтора высотой. Моя девочка рассказывала мне истории о своих охотах, о паршивом псе Кайсаре и об учебе у того достойного старика, Салура, а ладони ее высекали на воздушной стене имена такого архонтища... О!

Все было хорошо, парус тащил нас, куда нам и требовалось. Потом в скулу нашему доброму ветру, от которого и мне хотелось пуститься в пляс, задуло недобрым холодком. Я огляделся.

— Ланин, ты не чувствуешь?

— Не чувствую чего, Малабарка? Счастья? О да. Чувствую. — За день и за ночь мы сказали друг другу много приятных слов.

— Опасность, Ланин. Посмотри: оттуда идет опасность. — Аххаш, меня пробирает ознобом.

Она повертела головой, уставилась на темноватое облачко в той стороне, куда я показал. Пожала плечами, мол, ну облачко, прах его побери, ну темненькое, беды не вижу.

— Я по-другому устроена, Малабарка. И я сейчас гостья в твоем доме, в море. По правде говоря, я полагала, что твоя очередь быть проводником... Я люблю тебя.

Все произошло стремительно. Я слышал от стариков, сколь быстр гнев Хозяина Бездн и сколь редок. С двенадцати лет я хожу на длинных кораблях, но никогда, никогда — Аххаш! не видел ничего подобного. Я все еще произносил свой ответ Ланин. Тот самый ответ, которого она ждала и желала, тот ответ, который — правда... Последние слова я проглотил вместе с парой глотков соленой воды. Упрямо договорил. Договорил, Нергаш! Хоть бы ты бесился в три раза страшнее, я хочу сказать Ланин все, что следует сказать, и ты мне не помешаешь. Да что тебе за дело до нас!

— Ланин, девочка моя! И я люблю тебя.

В считанные мгновения нас накрыло шквалом. Небо потемнело, море сделалось как лицо сына, только что бросившего на волну труп отца.

— Держись!

Первый вал поднял нас высоко. Будь он крепостной стеной, мы разбились бы в щепы, ахнув вниз. Второй навис над нами не хуже могильной плиты над покойниками — так хоронят в Ожерелье. Нас мотало, как прибой мотает жалкий плавник, ударяя им о гальку. О, проклятые боги тьмы! Я не боюсь! Я не боюсь!

Маленькая ручка Ланин вцепилась мне в плечо, встряхнула меня. А? Оказывается, я смеялся, глядя на водяные валы, я поносил их, забыв обо всем. Рыбья моча! Смерть наша спереди и сзади, слева и справа, она повсюду.