Золотой берег

— Хорошо. Твой портфель ценных бумаг сейчас не в лучшем положении.

На языке Уолл-стрит это значит: «Вы по-идиотски вложили свои деньги». Лестер и я знакомы много лет, мы отлично понимаем друг друга. А сейчас вот таким образом мы говорили о моих акциях. Я вдруг почувствовал, что меня тошнит и от акций, и от Лестера.

— Продавай все. Немедленно, — сказал я.

— Все? Почему? Сейчас на рынке затишье. Подожди до сентября, акции пойдут вверх и…

— Слушай, Лестер, мы говорим об акциях уже двадцать лет. Ты не устал от этих разговоров?

— Нет.

— А я устал. Знаешь, если бы я все эти годы занимался поисками сокровищ капитана Кидда, я потерял бы меньше денег.

— Чепуха.

— Закрывай мой счет, — сказал я и повесил трубку.

Итак, в тот день часы показывали шесть утра, был первый вторник августа, и я, одеваясь, чтобы идти к Белларозе, размышлял о том о сем. Даже если бы доктор Карлтон не жил в моем доме, я не смог бы отдыхать там этим августом, так как обещал моему клиенту быть всегда поблизости. Вероятно, для того чтобы быть уже совсем рядом, мне следовало поселиться в «Альгамбре», но вряд ли дон пожелал бы, чтобы я наблюдал за его бизнесом и его контактами с известными персонажами преступного мира. Да и я не жаждал всего этого.

Занималась заря. Я уже направлялся на мою утреннюю прогулку, держа в руках дипломат, в который в случае ареста мне предстояло уложить пять миллионов долларов наличными и в виде документов на право собственности. Это были средства для освобождения под залог.

Однажды, находясь в доме Белларозы, я уже имел возможность ознакомиться с этими документами и проверить их. Таким образом, мне удалось заглянуть в один из уголков огромной империи дона. Большинство из этих бумаг представляли собой документы на владение недвижимостью — суд без сомнения принял бы их в качестве залога. Там имелось также определенное количество именных ценных бумаг. Общая стоимость купчих и акций была около четырех миллионов долларов, этого с лихвой хватило бы для любого залога. Но для верности Беллароза заготовил еще полиэтиленовый пакет с миллионом долларов наличными.

Это была уже моя третья прогулка в «Альгамбру». Пели птицы, воздух был еще свеж после ночи. Над землей стелился туман, он доставал до уровня моих плеч, и у меня появилось странное ощущение, будто я бреду в своем костюме от «Брукс Бразерз» и с дипломатом в руках прямо в рай для белых англосаксов-протестантов.

Я дошел до бассейна, где Дева Мария продолжала созерцать языческого Нептуна. Тут из тумана вынырнула фигура. Это был Энтони, который выгуливал питбуля. Собака принялась лаять на меня.

— Доброе утро, мистер Саттер, — приветствовал он меня.

— Доброе утро, Энтони. Как себя чувствует дон?

— Он уже встал. Я провожу вас к нему.

— Спасибо, я сам дойду. — Я пошел по тропинке к дому. Энтони может быть очень любезен, если с ним познакомиться поближе.

Я подошел к заднему крыльцу дома. Вероятно, сигнализация еще не была отключена: лампочка у двери продолжала гореть. Я позвонил в звонок. Сквозь стеклянную дверь я увидел, как Винни, узнав меня, прячет под полой пиджака кобуру.

— Проходите, советник. Хозяин на кухне, — сказал он.

Я вошел с заднего входа в вестибюль и, пока пересекал его, успел заметить Ленни, водителя. Он сидел на стуле за одной из колонн и пил кофе. На нем, так же, как на Винни, был хороший костюм. Они явно ждали гостей и были готовы к поездке на Манхэттен. Как только я приблизился, Ленни встал и пробормотал приветствие — я попросил его повторить то же самое почетче. Это выглядело забавно.

Я в одиночестве прошествовал через темный еще дом: через столовую, через комнату для завтраков, через буфетную и наконец оказался в пещероподобной кухне, в которой стоял запах свежесмолотого кофе.

Кухня была полностью переоборудована. Беллароза рассказывал мне, во сколько ему обошлась переправка в Штаты полумили кухонных шкафов, полуакра итальянской кафельной плитки и мраморных столешниц для столов. Все оборудование, однако, было американского производства.

Дон сидел во главе удлиненного кухонного стола и читал газету. Он был одет в синий в полоску костюм и голубую рубашку (она лучше смотрится по телевизору, чем белая). Галстук — темно-вишневый, из переднего кармана пиджака выглядывал платок того же цвета. Его газетная кличка была Денди Дон, и теперь я понял, почему его так называли.

Он поднял на меня глаза.

— Садись, садись. — Беллароза указал мне на стул — я сел справа от него. Не отрываясь от своей газеты, он налил мне кофе.

Я отхлебнул маленький глоток. Вероятно, подумал я, в доме истинного итальянца никогда не встретишь круглого стола, так как за круглым столом могут сидеть только равные. Удлиненный овальный стол имеет вершину — там было место хозяина дома. Я сидел от него по правую руку и размышлял, был ли в этом какой-то тайный знак или я придавал этому слишком большое значение.

Он покосился на меня из-за газеты.

— Так что, советник, сегодня утром они придут? — спросил он.

— Надеюсь. Я не люблю рано вставать.

— Да? Ты не любишь. Но ведь не тебе отправляться в тюрьму, — рассмеялся он.