Золотой капкан

Савин внимательно наблюдал за допросом, в душе восхищаясь высоким профессиональным мастерством Володина, окончательно загнавшего в угол неглупого и весьма изворотливого вора-рецидивиста Карамбу. Тот нервничал, путался, хотя и пытался не подавать виду, что все вопросы капитана точно бьют в цель. Карамба по-прежнему пытался балагурить и хохмить, стараясь смешочками и шутками прикрыть свою растерянность, но было видно, что он чувствует себя непривычно скованно. Володин поддерживал этот тон, что еще больше сбивало с толку Карамбу. В конце концов вору стало казаться, что капитану все известно, и допрос ведется только ради проформы. Это, конечно же, было далеко не так. Карамба действительно был крепким орешком, одним из самых ловких и опытных воров-домушников Москвы. Но грамотно построенный план допроса позволил капитану создать определенный запас прочности перед, пожалуй, главным вопросом, который предстояло прояснить: каким образом Карамба вышел на Христофорова с его золотым запасом?

– …Так что же, все-таки, случилось в ресторане двадцать второго декабря? Вспомни, Пикулин, будь добр. Ты был тогда таким элегантным…

– Ну что ты скажешь! От вас ничего не скроешь, гражданин начальник. Это точно, люблю красивую одежду и хорошее общество.

– Особенно женское… Так кому ты сплавил шубку прелестной француженки?

– Как, она и впрямь оттуда? Из-за кордона? А я-то думаю, что за клевая телка – фигура, ножки, походка…

– И шубка… Она ведь норковая, дорогая. На двадцать штук «зеленью» тянет.

– Что вы говорите!? Ай-яй-яй… Вот беда-то какая. А я думал, что это дешевая подделка. Какой-нибудь стриженый и окрашенный кролик. У них там за бугром техника на грани фантастики. М-да… Карамба сокрушенно покрутил головой.

– Нечаянно получилось, гражданин начальник, – сказал он проникновенно. – Сдуру. Пьяный был. Слово даю, век свободы не видать! Да если бы мне кто–нибудь намекнул, что эта шмара из Парижа!.. Чтоб у меня руки отсохли!

– Конечно, конечно, ты ведь джентльмен, Пикулин. Кстати, чтобы не забыть, скажи-ка мне адресок, куда ты отправил заграничный товар.

– Это можно, чего теперь скрывать. Да вы, похоже, в курсе…

– Знаешь, Пикулин, формальности. Мы ведь чуточку бюрократы. Начальник требует. Закон. Так я весь внимание.

– Калинка пригребла.

– То есть, Панкратова.

– Ну… За копейки, можно сказать. А я-то, лох ушастый, думаю, чего это Калинка в эту пальтоху так вцепилась? Унюхала фирменный товар. Вот зараза…

– Опыт – большое дело, Пикулин. Панкратова в заграничных шмотках знает толк. Не говоря уже о мехах. Послушай, а кто тебе подсказал провернуть дельце на Лосиноостровской?

Карамба от неожиданности поперхнулся сигаретным дымом и закашлялся, наклонив голову. Когда он поднял глаза на Володина, лицо его заметно побледнело, а фигура как-то обмякла, потеряла угловатость.

– Батон… Стукач плюгавый, сука… Карамба заскрипел зубами.

– «Рыжевье» нашли? – спросил он с нотками безнадежности в голосе. – Я так и думал. Раз в жизни повезло, такую лафу поимел, завязать хотел… Надо же мне было с этим придурком связаться. Запишите – Калинка навела…

Глава 19

– Глафира, Глашка! Где ты там, ядрена корень! – звал кабатчик Авдюшка свою помощницу. Он суетливо бегал вокруг стола, где присел Граф – убрал одну скамейку (чтобы никто больше не сел за стол), смахнул со столешницы крошки, быстро собрал пустые кружки и миски.

На зов хозяина прибежала плечистая Глафира. Она сноровисто застелила стол чистой скатертью, поставила серебряную солонку, принесла пышный пшеничный каравай на расписном деревянном блюде.

– Ишь, как старается Авдюшка. Дорогой гостюшка пожаловал в шалман… – бормотал вполголоса Делибаш. Он с ненавистью всматривался в задумчивое лицо Воронцова-Вельяминова.

– Их благородие откушать изволили, – заводя себя, бубнил Делибаш. – Хлеб только что из печи, по запаху чую. А нам, за наши кровные… потом и мозолями заработанные… Авдюшка, это, черняшку сует черствую. Делибаш до хруста сжал худые кулаки.

– Погоди ужо… – сказал он с угрозой.

При этих словах Делибаша китаец Ли насмешливо хмыкнул, отрезал острым, как бритва, ножом кусок вареной оленины и не спеша принялся жевать.

– Кишка т-тонка… – выразил вслух то, о чем промолчал китаец, Гришка Барабан. Он боялся даже посмотреть в сторону Графа и, низко нагнувшись над столом, дрожал всем телом, словно побитый пес. Это его челюсть в памятную для всех троих ночь в избушке возле безымянного ручья испытал на прочность кулак Графа, после чего Барабан носил ее подвязной больше двух месяцев.

– У меня… кишка тонка!?.. Ах ты!.. У Делибаша не хватило слов и он, покрутив головой, заскрипел зубами и начал скверно ругаться…