Золотой Лис

— Райя Мелисса, а что-нибудь душевное?.. — заморгал глазками староста, опять оживший с уходом Птички: серьёзная дочь у райи Мелиссы, могла и выгнать всех, и маму спать увести — она такая, она может…

— Да душевное — оно всё тоскливое такое, — скривилась Лиса, обвела глазами аудиторию… и поняла: душевному быть. — Ну, потом не жалуйтесь, — пригрозила она и повернулась к клавиатуре. Полились аккорды по нисходящей.

«Дастся им полною мерою»Только не сказано — чьей.Святый мой! Я не верую.И отзови палачей.Сам. Я себя не помилую.

Выпью своё до дна.Налита гневом и силоюБудет мне чаша дана.Сам пред собою отвечу я.Нет страшней судииЧем в зеркале памяти встреченныеГлаза в пол-лица. Свои.

Тишина. Потом на выдохе в четыре голоса: «Ещё!» Лиса удивлённо обернулась. Спины у райнэ распрямились, плечи развернулись, а на лицах такое выражение… А глаза… Голодом горят глаза! Голодом по работе души. Тем, что накапливается от жизни в маленьком городке, в котором ничего, совсем ничего и никогда не происходит, а все великие дела, все свершения — где-то там, за горизонтом, далеко-далеко. И не было, и нет никакой возможности сбежать туда, за горизонт, потому что раньше была семья, а теперь возраст. И всё, что осталось в жизни — видеошар и выпивка в корчме с приятелем по вечерам. И даже воспоминаний о великих делах не осталось, потому что не было их — великих. Была размеренная «достойная» жизнь, в которой и вспомнить-то не о чем — день за днём, год за годом. Когда, в какой момент жизни происходит переоценка ценностей? Когда мечта о великой любви превращается в поиск того, с кем удобно жить, и кто-то заводит себе жену, а кто-то кошку? А великий подвиг — это встать утром с постели и пойти на работу — и так каждый день. И смотрят они сейчас на Лису, как на существо, той юношеской мечте причастное, каким-то образом сумевшее её воплотить. А ведь так и есть, поняла вдруг Лиса. Пусть и достался крохотный ломтик, меньше двух месяцев, пусть и обошёлся в море слёз — но у неё это БЫЛО, а у них — нет. Ни у кого. Да, Донни, прав ты был, ой, как прав, вампирюга гоблинский, подумала Лиса. Память — это огромное достояние, даже если вспоминать нестерпимо больно. А видел бы ты меня сейчас — изоржался бы, зараза! Сижу кривая в занюханной корчме (пусть в своей, но в корчме же!), пою душещипательные опусы, сонм ценителей — четыре алкаша! Зато как ценят! Лысый дроу! А ведь скажи им сейчас: «Ребята! Айда в Столицу, Дворец брать будем!» — и ведь пойдут! А может и возьмут — вон глаза-то как горят! Однако! Нет, наверно, всё-таки хорошо, что у большинства людей юношеские мечты проходят с возрастом. А если не проходят, получается… Найджел. Вот только рассадника Найджелов мне здесь и не хватало. Нафиг-нафиг! Надо им чё-нить полегше, в философию!

Укройся в сени тополей,Попробуй стать ясней и проще,Чем тот неуловимый росчеркСтрижа над маревом полей.Пусть снизойдёт не сон — покой,А с ним и мудрая неспешность

И до того, что все мы грешны,Дойдём своею головой.Винить не станем никогоВ смешных и глупых наших бедахИ может Вечность на беседуЗайдёт в один из вечеров.Одарит тайной бытия

В неторопливости беспечнойПрими, как благо, быстротечность.Пройдём, как дождь, и ты, и я.

Староста рыдал, уткнувшись в плечо одного из незнакомых райнэ, тот его успокаивал, сам подозрительно хлюпая носом. Второй незнакомец и райн Горт сидели, тесно обнявшись, и задумчиво кивали в такт, глядя вдаль сквозь стену.

— Допивайте, райнэ, — сказала Лиса. — Извините, но мне пора спать, — и закрыла крышку клавира.

— Ах, райн Горт, какая женщина! — всплёскивал райн староста коротенькими ручками с толстенькими пальчиками. Они с райном Гортом неторопливо шли по улице. Стемнело, светляки, закреплённые на стволах деревьев, бросали на дорогу ласковый жёлтый свет. — Мне бы лет пятнадцать хоть сбросить, я бы… Эх! И ведь всё сама, всё! И девчонок своих поднимает, и такие они — не скажешь ведь, что при корчме растут! Да «Золотой лис» и корчмой-то назвать сложно — какая-то публика тут собирается, приятная такая, не находите? Даже удивительно! Как будто всякая дрянь, шваль всякая, просто… не хочет сюда идти — и всё!