Золотой вулкан. Маяк на Краю Света. Граф де Шантелен: [Романы]

А в числе таковых можно, например, назвать обязанность арендаторов имущества эмигрировавших дворян платить налог не только за себя, но и за владельца-эмигранта. Жорес приводит обширную выдержку из письма прокурора-синдика дистрикта Ле-Сабль-д’Олонн с характеристикой вандейских простолюдинов: «Что касается морали, то я думаю, большая часть народа развращена фанатизмом и стараниями внутренних врагов. Я часто видел приметы того, когда даже клятвопреступление не останавливало этих заблудших людей; я часто видел и примеры их несправедливости и жестокости... Что касается политики, то эти же люди одинаково неспособны как судить о ней, так и что-либо в ней понять. Для них Революция — длинный ряд несправедливостей. Они сожалеют о своих прежних привилегированных господах, в то время как эти честолюбивые люди давили их своей спесью и своей тиранией; они сожалеют о высланных священниках, в то время как эти лицемеры их обманывали, похищая их деньги. Они ненавидят священников, верных закону, потому что, менее скрытные или менее лукавые, чем неприсягнувшие священники, они говорят языком свободы и природы. Они страшатся установленных властей, в то время как эти власти созданы только для того, чтобы сделать их жизнь счастливой»[342]

.

Виктор Гюго, говоря о непримиримом противоречии между Революцией и вандейским крестьянином, сравнивает эти антагонистические силы: «Поставьте рядом с грозным шествием разгневанной цивилизации, которую со всех сторон обступают враги, грозя уничтожить все ее благодеяния, с этим стремительным, неистовым натиском прогресса, несущего с собой необъятные и непонятные улучшения, — поставьте рядом с этими великими, не знающими себе равных событиями своеобразного, торжественно-серьезного дикаря, длинноволосого, светлоглазого человека, питающегося молоком и каштанами, прикованного к своему полю, к своему двору, к своей соломенной кровле... человека, который умеет только подгонять быков, точить косу, кое-как возделывать землю, печь гречневые лепешки, который прежде всего чтит свою соху, затем свою бабушку... поставьте их рядом и спросите себя, может ли этот слепец вместить это сияние, оценить этот свет?»[343]

.

Восстание вспыхнуло вроде бы стихийно. Но на самом деле оно тщательно готовилось дворянством и духовенством. Непосредственным толчком для мятежа стала казнь короля. Впоследствии роялисты вспоминали, что с выступлением поспешили на полмесяца. Восстание должно было начаться после высадки английских и эмигрантских войск. Подвела и организация движения: с самого начала оно было децентрализованным и отличалось крайней недисциплинированностью. В каждом районе была своя армия, которая непременно желала сохранить автономное руководство. Восставшие выставили сто пятьдесят четыре дивизии, многие из которых были не только в высшей степени боеспособны, но и искусны в ведении боевых действий. Так началась эта «война темного народа, нелепая и величественная, ужасная и великолепная» (В. Гюго). Верн достаточно подробно, хотя и конспективно, рассказывает о ее ходе. Однако писатель пристрастен при освещении действий сторон. Надо признать, что главари восстания намерены были утопить в крови все слои населения, сочувствовавшие Революции, в крайнем случае — запугать их террором. «Крестьянин из Вандеи знал, кого он убивал: это был революционный буржуа, которого он часто встречал в дни ярмарки, это был господин, ненавидеть которого он научился. Это был патриот, ходивший к мессе, которую служил присягнувший священник...»[344].