Золотые эполеты, пули из свинца

Поначалу разговора с мужичком не получилось: возник языковой барьер, к тому же мужичонка явно сообразительностью не отличался, вел себя крайне бестолково. Босняки тоже особым интеллектом и терпимостью не блистали, хотели даже насовать этому пугалу огородному тумаков: не он ли навалил на рельсы непонятно что? Потом решили: не он, одному этакую кучу не натаскать, да и зачем бы он стал сигналить, коли это его работа? При всей своей тупости солдатики уразумели: не затормози вовремя бронепоезд, не остановись он перед непонятно откуда взявшейся преградой, вполне могла бы остаться от него груда мятого железа с мясной начинкой. И они, весьма вероятно, стали бы частью этой начинки! Так что мужичонка, выходит, спаситель?

Минут за десять из потока ругани на разных языках, мычания, сопения, прочих междометий, подкрепленных ожесточенной жестикуляцией, стало ясно, что да, этот диковатого вида абориген здешних мест заметил завал из деревьев и камней на рельсах, соорудил факел и ждал появления поезда, чтобы предупредить об опасности.

Вот об этом солдаты и доложили майору Ванчуре, а тот, в свою очередь, полковнику Хейзингеру, который только что слюной не брызгал от злости, причиной которой послужила очередная задержка.

Задержка же обещала затянуться как минимум на полчаса: завал выглядел довольно серьезно, просто так с налета и голыми руками его не разобрать – понадобятся ломы, пилы, топоры.

Хейзингер приказал половине поездной обслуги взять инструмент и в темпе растащить препятствие. Паровозам топки не гасить и давление в котлах держать! Хейзингер еще более усилил сторожевые посты вокруг бронепоезда, но все же злость сыграла с полковником дурную шутку: она, как известно, плохой советчик! Немцу не пришел в голову естественный вопрос: кому, а главное, зачем понадобилось заваливать одну железнодорожную колею из двух несусветной дрянью? У него ворохнулась мыслишка, что это, видимо, штучки тутошних крестьян, ошалевших от нищеты и недоедания. Собрались в жалкое подобие разбойничьей шайки, тормозят таким вот образом армейские и гражданские поезда, налетают на них и грабят, если не получают соответствующего отпора. В германской зоне оккупации подобное представлялось немыслимым: горе-разбойничков быстро выловили бы и расстреляли, чтоб другим неповадно было, а здесь… Что с австрийцев взять – разгильдяи, не имеющие представления о том, что такое настоящий порядок. Ordnung!

Но мысль о том, что здесь, на тыловой железнодорожной ветке, некто может напасть на их бронепоезд, превосходно вооруженный, с полным комплектом обслуги, такая мысль просто не пришла Рудольфу Хейзингеру в голову!

А зря не пришла! Правда, была здесь и вина майора Ванчуры: это он, как комендант бронепоезда, получил после полудня радиограмму-циркуляр из Лемберга, в которой говорилось о возможном проникновении в ближний тыл отряда русских пластунов. Доложить о ней Хейзингеру чех как-то не удосужился: позабыл, закрутился с маскировкой дурацкой вонючей цистерны… Да и не придал Ванчура радиограмме серьезного значения: мало ли что высосут из пальца штабные крысы в Лемберге? Им от безделья всю дорогу жуткие казаки с ножиками в зубах мерещатся. К тому же чисто подсознательно чех старался держаться от Хейзингера подальше, лишний раз с немцем не заговаривать и на глаза ему не попадаться.

Между тем из густых кустов, что росли рядом с насыпью, за суетой вблизи завала и около бронепоезда внимательно наблюдали Голицын, Гумилев и Щербинин. Понятно, что завал устроили пластуны голицынского отряда, сейчас они затаились в кустах по обе стороны от насыпи и ждали приказа своего командира. Грицко Крук успешно справился со своей несложной, хоть и опасной ролью: пользуясь темнотой и неразберихой, он уже успел незаметно скрыться и присоединился к отряду поручика. Крестьянин сам вызвался помочь пластунам: как уже было сказано, австрийцев Крук терпеть не мог, а к русским относился со всей душой. Сергей ему еще и серебра отсыпал, так что если жив останется, охотиться на манер Робин Гуда у него нужды не будет. Уходить от греха подальше Гриц категорически отказался и даже выпросил себе армейский «наган»: не из лука же ему стрелять! Очень уж хотел Крук поквитаться с оккупантами за какие-то обиды, поручик прогонять его не стал.

– Это нам повезло, что в обслуге бронепоезда босняки, – шепнул Голицын, прислушавшись к голосам солдат, разбирающих завал. – Вояки они хилые, боевого духа – кот наплакал, их любимые команды – «Прячься!», «Спасайся, кто может!» и «Бросай оружие!». Наши джигиты их на люля-кебаб порежут.

– Хорошо бы, чтобы джигиты проделали эту кулинарную операцию тихо, – шепнул в ответ Гумилев. – По числу неприятель превосходит нас более чем в два раза, про вооружение я уж и не говорю.

– Пес с ним, с вооружением, – махнул рукой Сергей. – Не из пушек же они по нам сажать начнут, это все равно что на комара с дубиной. Но лучше, конечно, тихо. Ну, господа, пора! С Богом!