Золотые эполеты, пули из свинца

Рудольф Хейзингер довольно потер руки: если теперь кто-то из ремонтников свалится с брюшным тифом, то это станет не его проблемой, а головной болью капитана, начальника санитарной службы гарнизона. Главное даже не это: успешно изолированы возможные свидетели, которые слишком долго и слишком близко крутились у его цистерны! А вдруг обо всем догадались? Хейзингер и коменданта бы отправил в карантинный госпиталь под круглосуточную охрану, но Ванчура пока что был нужен полковнику. Ничего, после выполнения акции он доберется и до этого толстого чеха…

Тем временем пассажирский состав, столь неудачно повстречавшийся прошлой ночью с бронепоездом, готовился к отправлению. Вот только наблюдалась некоторая странность: всех пассажиров, как выяснилось, держали под замком за дверями наглухо запертых вагонов. И даже те из них, которые ехали до Збаража, выйти наружу не могли! Вооруженная охрана, повинуясь распоряжению Рудольфа Хейзингера, решительно такие попытки пресекала.

Опять же, логика полковника была проста: а что, если кто-то из гражданских лиц все же стал бациллоносителем? Или, что еще хуже, некоторые нежелательные свидетели произошедшего оказались достаточно сообразительными, чтобы понять: творится что-то неладное! Ведь даже от одного случайно брошенного слова могут приключиться большие неприятности, самая поганая из которых – паника в Збараже. Отправить всех подальше, и там пускай мрут, ежели что – с Хейзингера взятки гладки, он окажется ни при чем. А захотят болтать и сплетничать об увиденном, так кто им поверит за сотню верст от Збаража? Да и времени к тому моменту, как пассажиры сумеют покинуть свои вагоны, пройдет преизрядно.

Паровозы бронепоезда разжигали топки. Вот уже труба переднего изрыгнула клубы темного дыма, из-под черного брюха громадной машины повалили клубы пара. Точно сказочный дракон проснулся…

25

Грицко Крук не подвел: крестьянин разжился подводой, в самом деле напоминавшей санитарную двуколку, на удивление быстро. Стащил, естественно, как и предполагалось.

Щербинин и Гумилев обменялись мундирами, теперь на Гумилеве была форма австрийского унтер-офицера, как и на Голицыне. В повозку сложили оружие пластунов, лишь кинжалы Голицын приказал запрятать в сапоги, да по одной лимонке с вставленным запалом каждому засунуть в карман штанов, благо они широкие. Затем винтовки и аппарат беспроволочного телеграфа прикрыли тонким слоем сена, которое надергали из стоявшего поблизости товарного вагона. На сено бросили холстину, а сверху лег Щербинин, он, по замыслу поручика Голицына, должен был изображать раненого русского офицера, попавшего в плен. Здесь имела место чисто психологическая уловка: при взгляде на изуродованное лицо Щербинина кто угодно поверил бы, что перед ним раненый. Да и в качестве отвлекающего фактора это должно было неплохо сработать: такие шрамы даже военным людям видеть приходится, к счастью, не каждый день.

Пластуны же должны были изображать пленных русских солдат. А двое в австрийской форме – Голицын и Гумилев – якобы конвоировавших эту группу пленных унтеров.

Цель всех этих на первый взгляд загадочных пертурбаций была проста: получить хоть некоторую свободу передвижения по станции, которая, усилиями Хейзингера, заполнена охраной. Ведь одно дело – подобраться поближе к бронепоезду вдвоем и во вражеской форме, что, при известном везении и максимальной бесцеремонности поведения, вполне реально. И совсем другое – подойти туда же, то есть к бронепоезду, двум десяткам солдат в русской форме и при оружии. Такая наглость при самом благоприятном раскладе не прокатит.

А так получалось, что никакие это не русские солдаты, а военнопленные с раненым офицером, которых два австрийских унтера сопровождают для помещения в хорошо запирающийся товарный вагон, под надежную охрану. С целью дальнейшей отправки в лагерь для военнопленных.

Подобная инсценировка тоже, само собой, шита белыми нитками и серьезной проверки не выдержит. Однако некоторую свободу передвижения, хотя бы на первых порах, даст! Позволит «военнопленным» с конвоирами приблизиться к голове бронепоезда на расстояние рывка, заодно обеспечит фактор неожиданности. А там уж каким местом фортуна повернется! Передний паровоз, как хорошо было заметно, уже развел пары. Второй, дополнительный, тоже вот-вот будет готов, и окаянная цистерна прицеплена. Значит, если одна часть отряда захватывает штабной вагон, а другая – оба паровоза, то можно рвать со станции аллюром три креста. Подальше от гарнизона, с ним не сладишь теми силами, что имелись у Голицына! А уж там, в чистом поле, разбираться с поездной бригадой. Вот это вполне выполнимо: после ночных событий она ополовинена, да и высоким боевым духом босняки, как уже отмечалось, не отличаются.