Золотые эполеты, пули из свинца

Сергей не выдержал и рассмеялся. Ну конечно, для пастушеских горских народов собака – первый друг, и «сукин сын» – для них не оскорбление, а как бы не похвала.

– Понял, Ибрагим-оглы. Шакалий он сын! Только не подведите, джигиты, притащите мне его за шкирку!

– Шакалий? Другое дело… Не падведем, притащим!

…Гонка за бронепоездом продолжалась четвертый час, и горючего в баке дрезины оставалось на донышке. Уже заметно стемнело, на галицийском небосклоне робко загорались первые звезды. Пора было начинать настигающий рывок!..

До моста через речку Серет, к которому уже почти сутки стремился полковник Хейзингер, оставалось около пятнадцати часов хода. Там, наконец-то, можно будет опорожнить цистерну, после чего с чувством выполненного долга возвращаться в Лемберг.

Ни Хейзингер, ни комендант Ванчура, находящиеся в середине состава, в штабном вагоне, преследующей бронепоезд дрезины не заметили. А рядовые босняки из поездной обслуги если и заметили, то не обратили внимания и не посчитали нужным доложить о ней начальству. Все поголовно босняки были очень злы на полковника за его наплевательское отношение к их товарищам и единоверцам. Да и эпизод с санитарным «Хорьхом» босняки превосходно разглядели, что популярности немецкому полковнику никак не прибавило.

Впереди начинался крутой спуск с поворотом, и бронепоезд стал притормаживать. Это заметил Гумилев.

– Пора, Сергей? – спросил он, тоже впервые обращаясь к Голицыну просто по имени.

– Давай! – кивнул поручик. – Отряд! Всем приготовиться, гранаты к бою, у кого остались!

Гумилев потянул на себя ходовой рычаг дрезины, резко увеличивая скорость. Мотор взвыл на предельных оборотах, жадно допивая последние капли горючего. Вскоре буфера заднего вагона и мотодрезины с лязгом столкнулись, а за пару секунд до этого на бронеплощадку вагона, прямо под пулеметный каземат, влетела связка гранат. Грохнул взрыв, затем еще и еще один. Пулеметную турель перекорежило, веер осколков прошелся по поверхности бронеплощадки, на которую с дикими воплями стали перепрыгивать пластуны.

Право, натуральный абордаж получился, только не морские волны были вокруг, а вечерние поля и перелески галицийского Прикарпатья.

Ворвавшиеся на задний сегмент бронеплощадки пластуны начали ожесточенную рукопашную схватку с босняками поездной обслуги. Схватка шла жестокая, практически без стрельбы, ножи в ножи: на близком расстоянии и при сильной тряске карабины с винтовками несподручны.

Поручик Голицын оказался на бронеплощадке одним из первых, и на него сразу же насел здоровенный босняк в мундире ефрейтора. Противник, доставшийся Сергею волею судеб, был тяжелее и физически сильнее поручика, но в рукопашке ни первое, ни второе ничего не решают – это не поднимание тяжестей и не пахота. Важна скорость, резкость и техника, которой Голицын владел не в пример лучше. Босняк бросился на поручика с выставленным вперед артиллерийским бебутом, словно бешеный бык на матадора, изначально и безнадежно теряя балансировку. Сергей, мягким полуоборотом уйдя от удара и схватив нападавшего за запястье неуклюже выставленной руки с полуметровым бебутом, дал его собственной инерции довершить остальное: пронести тяжелую тушу мимо себя. Ефрейтор с диким воем полетел с площадки, а Голицын двинулся дальше, в самую гущу схватки.

Голицыну вдруг показалось, что Ибрагим Юсташев и остальные пластуны-кавказцы действуют не так решительно, как прежде. Норовят не зарезать противника, а выбросить его с площадки живым.

Гумилев уже выбирался на крышу пулеметного каземата, чтобы двинуться дальше – к штабному вагону, но там на него дружно навалились сразу трое. Николай успел подсечь ногу одного из нападавших, который тяжело грохнулся на крышу каземата. Пока он падал, Гумилев, поворачиваясь ко второму, добавил первому мощный удар ногой в промежность. Упавший схватился руками за свои причиндалы, засучил ногами, зарычал от режущей боли.

Второго Гумилев сбил вниз, под колеса, выстрелом из «нагана» в упор. Но тут третий резким ударом по запястью вышиб у Николая ствол и, схватив Гумилева за правую руку, начал с неожиданной силой выкручивать ее. Николай Степанович извернулся, чуть присел и локтем свободной руки с маху угодил под кадык неприятелю.

– На! Ага, достало! А вот тебе еще, сучье отродье! И вот так!..

Босняк захрипел, ослабил захват, споткнулся… И полетел с крыши вниз, под откос, увлекая за собой Гумилева. Но еще в полете тот вывернулся из захвата и, когда они достигли земли, рухнул на врага сверху, окончательно вышибая из него дух.

…Николай Степанович встал на ноги, отряхнулся. «Надо же, как удачно сверзился, – подумал он, – хоть бы ссадина…» И мрачно посмотрел вслед быстро удаляющемуся бронепоезду.

29