Золотые эполеты, пули из свинца

– Перешлите на имя Верховного главнокомандующего эрцгерцога Фридериха, в ставку, в Вену. Гриф сообщения «Особо срочно. Совершенно секретно». Зашифруйте в формате «Einbildung» и отправьте беспроволочным телеграфом.

Офицер связи, взявший листок с написанным генеральской рукой текстом, смотрел на фон Гетцендорфа с некоторым недоумением на лице.

– Что вы уставились на меня, точно я привидение какое? – с нескрываемым раздражением спросил генерал, прекрасно догадывающийся, чем именно вызвано недоумение связиста.

– Но… Ваше превосходительство, мы имеем дело с высшим уровнем секретности! Осмелюсь доложить: шифрограмму можно передать проводным телеграфом, так надежней, противнику гораздо труднее будет перехватить ее. Практически невозможно! Да и насчет указанного шифра существует с недавних пор подозрение, что русские подобрали к нему ключ. Я даже рапорт подавал, где упоминал об этих своих подозрениях… Не далее как на прошлой неделе!

М-да-а… Можно подумать, что не читал фон Гетцендорф этот рапорт… Как еще читал!

Расшатавшиеся нервы все же подвели генерала:

– Не рассуждайте, а делайте то, что вам приказали! – рявкнул он на ни в чем, кроме служебного рвения, не повинного связиста. – Именно так, как вам приказали! Здесь вам штаб фронта, а не дискуссионный клуб!

Старшего связиста как вихрем из кабинета вынесло… А генерал выглядел удрученным: фон Гетцендорф сожалел о том, что не сдержался и проявил излишние эмоции.

27

По ту сторону фронта, в малороссийском городке Ровно, располагалась ставка командующего Юго-Западным фронтом генерал-лейтенанта Алексея Алексеевича Брусилова. Там сегодня тоже царила нервозная обстановка: у Брусилова и его ближайшего помощника, командира 8-й ударной армии генерала Каледина, были все основания для серьезного беспокойства.

Пластун, которого Гумилев прошлой ночью, после провала первой атаки на бронепоезд, отправил с шифрованным донесением к Брусилову, не посрамил чести родных гор и задание выполнил. В три часа пополудни он уже был в Ровно и передал шифровку Гумилева лично в руки командующего фронтом, как и было приказано.

Никаких сомнений в надежности поступившей от Гумилева информации у генерала Брусилова не возникло. Во-первых, шифр донесения был в самом деле известен лишь тем четверым людям, о которых упомянул Гумилев. Нет, Брусилов знал, что на любой шифр, тем более такой простенький, найдется дешифровщик. Но для того, чтобы подобрать ключ, нужны образец и время. У противника не было ни того, ни другого.

А во-вторых, у генерала Каледина, который тоже присутствовал при опросе пластуна, была превосходная память на лица: Алексей Максимович попросту узнал горца. Это был один из двоих отчаянных храбрецов, которые полутора месяцами раньше вместе с Ибрагимом Юсташевым вырезали охрану склада боеприпасов и подняли его на воздух! Как же, Каледин сам наградной лист на медаль для этого горца подписывал!

Все верно: Гумилев ведь советовался с Ибрагимом, кого отправить с донесением, вот Юсташев и порекомендовал ему надежного человека, проверенного в лихом деле.

Значит, донесение заслуживает полного доверия, это не хитрый трюк врага, рассчитанный на то, чтобы выбить из равновесия командование Юго-Западного фронта.

Только вот содержание донесения оптимизма никак не внушало! Первая попытка захватить бронепоезд вкупе с немецким полковником, стоявшим за всей этой запредельной мерзостью, провалилась. Неизвестно, последует ли вторая. Бронепоезд ушел дьявол знает куда, предположение Гумилева о его возвращении в Збараж ничем не подкреплено. Может быть, оно верно. А может быть – нет! На карте между тем стоят вещи более чем серьезные, как бы не судьба столь тщательно подготовленного наступления!

Нужно срочно сызнова высылать аэропланную разведку, только может оказаться поздно! Что, если содержимое «вонючей жестяной банки на колесах» – так поименовал цистерну принесший донесение пластун – уже вылито в воду, и теперь течение какой-нибудь галицийской речушки несет смертельно опасную заразу к русским позициям?!

Гумилев ведь добросовестно изложил в своем донесении соображения Щербинина о возможном содержании цистерны. Сам Николай Степанович никак их не комментировал, не считая себя специалистом в медицине и микробиологии, хватит с него и стихосложения. Но между строк донесения читалось: Гумилев верил Щербинину! Брусилов с Калединым тоже не имели оснований сомневаться в его компетенции.

Было от чего волосам встать дыбом: брюшной тиф! Да еще в галицийскую жару поздней весны! Ведь ежели, упаси святые угодники, начнется эпидемия, то счет жертв пойдет на тысячи, а как бы не на десятки тысяч.