Золотые эполеты, пули из свинца

Поручик Голицын с остатками своего отряда не стал углубляться в лесок, росший неподалеку от железнодорожного полотна. Теплилась у Сергея надежда на то, что Гумилев остался жив после падения с крыши пулеметного каземата, и, следуя вдоль рельсового пути, Николай выйдет к месту, где они сейчас находятся. Ведь логично было предположить, что Гумилев станет искать отряд впереди по ходу бронепоезда, хоть не мог Николай, конечно, догадаться об очередном трюке, использованном Хейзингером.

Надежда Голицына сбылась уже под утро, когда звезды на восточной стороне небосклона стали тускнеть и гаснуть. Щербинин и шестеро пластунов спали под охраной Голицына, к которому сон не шел. Сергей был даже доволен, что не хочет и не может спать: кто-то должен караулить сон других, а его людям нужно было дать хоть немного отдохнуть, они безумно вымотались за последнее время. Вон, у Щербинина какие круги под глазами!

Поручик смотрел на подернувшиеся белесым пеплом угольки небольшого костра и в который раз анализировал недавние события, пытаясь обнаружить ошибку в своих действиях.

Не было ошибки! Он, вернись время чудом назад, снова поступал бы точно так же.

Да, но три четверти отряда он потерял, это оставалось печальным фактом, с которым ничего не поделаешь. Пусть в результате действий его летучего отряда враг потерпел куда больший урон, главная задача оставалась по-прежнему невыполненной, и именно это грызло сейчас поручика, не давало покоя, отгоняло сон.

«Любой ценой, хотя бы даже ценой собственной жизни я должен добиться срыва планов Хейзингера, – думал Голицын. – Только тогда оправданны будут тяжелые потери, понесенные отрядом. Но как этого добиться? Как догнать Хейзингера? Ведь даже если бы в баках дрезины оставалось горючее, путь перекрыт бронеплатформой! Такую махину не сдвинешь и с рельс не спихнешь. И со мной нет Гумилева, а сам я управлять дрезиной не умею. Ладно, обошлись бы и быстрым пешим ходом, но где теперь искать треклятого немца с его заразой?»

Краем глаза Сергей заметил некое шевеление рядом с железнодорожной насыпью. Он вскочил на ноги, выхватив «наган», пристальнее вгляделся: из мутноватого предрассветного сумрака к его затухающему костерку выходили трое человек.

Одного из них Сергей признал издали и сразу: характерную бородатую физиономию Ибрагима Юсташева ни с кем не перепутаешь. Вторым оказался – вот радость-то! – Николай Гумилев. А кто же третий? Еще один свалившийся в бою с платформы и оставшийся в живых пластун?

Тут же все разъяснилось.

– Здравствуйте, Сергей Михайлович! – просто, совсем по-граждански и очень устало приветствовал поручика Гумилев. Но сразу же улыбнулся, в глазах блеснул огонек юмора, который никогда не изменял Николаю Степановичу. – А я иду вот вдоль железной дороги и вдруг знакомого встречаю, – кивком головы Гумилев указал на Юсташева. – Решили с ним еще знакомых поискать. Смотрим: огонек теплится в темноте. Вот и подошли. Не прогоните, князь?

– Не прогоню, Николай Степанович, – невольно рассмеялся Голицын и обернулся в сторону Юсташева: – Ты кого это притащил, Ибрагим-оглы?

Рядом с Юсташевым стоял мрачного вида мужик в форме австрийского рядового. Чем-то он неуловимо был похож на самого Юсташева. Руки у австрийца были стянуты за спиной ремнем. Похоже, его собственным – вон, штаны того и гляди спадут.

«Босняк, – подумал Голицын. – Из поездной обслуги. Надо же, чего кот приволок!»

Фельдфебель тут же подтвердил его догадку:

– Решил, что нужно кого-нибудь из них допросить. Вот – паймал-излавил в лесу одного… Мы его сами с поезда сбросили.

– Это славно, что изловил и притащил, а не сразу на месте кинжалом попотчевал. Что-то мне показалось, будто вы, кавказцы, с босняками очень ласково обходились, – хитро прищурился Голицын. – Я думал, ты только глотки резать умеешь, а ты, выходит, и живых неприятелей в плен берешь?

– Это мне нэверному горло перерэзать легко, как барану. А они – братья-мусульмане, – бесхитростно объяснил свою жизненную позицию Юсташев. – Но нэ падумай плохого, камандыр! Государю-императору Ибрагим служит честно. Я ему присягал! Клялся, да! И ты камандыр хароший. Правильный. Дай Аллах каждому настоящему мужчине таких камандыров!

«Ну вот, удостоился похвалы! – весело подумал Сергей, настроение которого стремительно улучшалось. – А что, из уст Юсташева она многого стоит!»

– Молодец! – сказал Голицын, обращаясь к фельдфебелю. – Мне как раз «язык» позарез нужен. Сейчас мы твоего пленного допросим, по-немецки он должен хоть немного понимать.

– Понимает, – кивнул Гумилев. – Правда, плохо. И сам говорит через пень-колоду. Я уже озаботился первичным допросом пленного, покуда мы вас искали. Он охотно и, по-моему, правдиво отвечал на мои вопросы, я ему верю, князь! Мне кажется, что тут дело не только и не столько в том, что он за свою жизнь боится. Зол босняк на нашего заочного знакомца Хейзингера, как сто собак, вот что я вам скажу.

Услышав «Хейзингера», пленный, будто подтверждая мнение Гумилева, угрюмо и яростно залопотал что-то на своем наречии, сплевывая под ноги чуть ли не через каждое слово.