Золотые эполеты, пули из свинца

Сергей только мысленно морщился и старался поскорее расстаться с бездарным рифмоплетом. «М-да-а… – думал Голицын, – хвала небесам, что меня миновала эта болезнь. Надо же: тут тебе и прах, и Вечность, и два цветка… Кладбищенская какая-то символика!» Еще похлеще лирики были ура-патриотические вирши конногвардейца Соболевского. Сергей с трудом удержался от смеха, когда Владимир как-то раз с совершенно серьезным видом и немалым пафосом продекламировал:

Бросились русские конники в дракуИ порубили врага, как собаку!

Нет, право, за что же так несчастное животное?

К стихам Гумилева и к самому Николаю Степановичу поручик Соболевский относился с нескрываемым восторгом. От Соболевского Сергей узнал, что Николай Гумилев совершил три путешествия по дикой Африке, причем не как праздный турист, охотящийся за экзотическими впечатлениями, а как первопроходец и исследователь; последняя полугодовая экспедиция, которой руководил Николай Степанович, состоялась за полтора года до начала Великой войны, была организована Императорской Академией наук и длилась целых шесть месяцев. Так что, когда Гумилев писал:

Я пробрался в глубь неизвестных стран,Восемьдесят дней шел мой караван.… Древний я отрыл храм из-под песка,

Именем моим названа река… —

он нисколько не преувеличивал, а просто излагал в четкой стихотворной форме историю своего путешествия. Многие стихи Гумилева про Судан и Абиссинию, про озеро Чад, остров Мадагаскар и могучую реку Нигер, про Сахару и Занзибар представляли собой своеобразный путевой дневник.

Еще Соболевский рассказал Сергею о том, что Гумилев дрался на дуэли с другим известным русским поэтом, Максимилианом Волошиным. Причиной дуэли стал вопрос рыцарского отношения к женщине и ее чести. Ну, это совсем по-гусарски! Чтобы самому добровольно шагнуть под пистолет, изрядное мужество требуется…

Владимир Соболевский был в «Бродячей собаке», когда вернувшийся с передовой Николай Гумилев читал там свои фронтовые стихи. Владимир запомнил их с первого раза и, в свою очередь, прочитал Голицыну:

Тружеников, медленно идущихНа полях, омоченных в крови,Подвиг сеющих и славу жнущих,Ныне, Господи, благослови.

Вот это да! Назвать воинов тружениками мог только тот, кто сам шагал и скакал на боевом коне по фронтовым дорогам. Это не «Вечность» с «двумя цветками» и не рубка несчастной собаки, это – настоящее.

И, наконец, Сергей узнал, что Николай Гумилев за один год, проведенный на фронте, награжден двумя Георгиевскими крестами IV и III степеней, а уж поручик Голицын прекрасно представлял, как достаются такие награды и сколь велика их цена. Да и вся Россия знала: кого ни попадя Георгиевским крестом не наградят, кавалерами этого ордена становятся лишь истинно достойные бойцы за проявленное в боях личное мужество и героизм.

Итак, они познакомились, два гвардейских гусара, прапорщик Гумилев и поручик Голицын. Нельзя сказать, чтобы за месяц, прошедший со дня, когда Владимир Соболевский представил их друг другу, между ними возникли отношения более теплые, чем спокойная взаимная симпатия. Для дружбы они были слишком разными людьми. Гумилев как-то признался Сергею, что настоящих друзей у него нет: он чересчур независим и, пожалуй, чуть более высокомерен, чем следует, а это отпугивает многих. Сам знает за собой этот недостаток, но ничего поделать не может – такова его натура. Он, как выразился в свое время весьма почитаемый Николаем Гумилевым англичанин Редьярд Киплинг, «кот, который гуляет сам по себе». Да к тому же в привычной Гумилеву среде литераторов, актеров, художников, музыкантов искренние и сколько-нибудь прочные дружеские отношения – громадная редкость. Это вполне объяснимо: служители муз испокон веков были народом по-детски обидчивым, ревнивым и неуживчивым, хоть друг к другу их тянет неудержимо. Но легко ли признать, что твой хороший знакомый талантливее тебя?!

Все же взаимное общение было приятно прапорщику Гумилеву и поручику Голицыну. На такие вещи, как дворянская и офицерская честь, чувство долга, патриотизм, причины и характер Великой войны, и многое другое два этих очень разных человека смотрели сходно. Самое главное – им не было тоскливо и неуютно в обществе друг друга.