Протянув руку, волшебница затянула его на седло. Гнедая всхрапнула и осела на задние ноги, не от тяжести тролля – ее блокировал амулет, – а от запаха чужого древнего существа. Запаха, который люди чувствовать разучились. А вот оборотни, похоже, нет: Вирош наморщил чувствительный нос, повел им из стороны в сторону и коротко посмотрел на Вителью. Она сделала вид, что не замечает.
– Быстро ехала! – укорил ее Дробуш. – Забыла!
– Прости, Дробушек, – полуобернувшись, повинилась она. – Зато мы завалили эту тварь!
– Хорошо! Быстро! – похвалил тролль.
Отряд растянулся по дороге, направляясь в деревню, а затем и в замок.
– А когда это граф успел пригласить нас поужинать? – с подозрением спросил у ехавшего в седле за ним оборотня маг. – Он же в деревне остался!
– А это он заранее, – хохотнул блондин, – небось приказал нас пригласить только в том случае, если все закончится хорошо!
– А если бы закончилось плохо? – заинтересовалась подъехавшая Вита.
– Если бы закончилось плохо, приглашать было бы некого. И некому… – философски пожал плечами Вирош.
Волшебница невольно потерла ладонью закрытое высоким воротом рубашки горло. От слов оборотня вспомнилось удушье, причиняемое Ожерельем признания, и на сердце стало тревожно.
В деревне, куда они вернулись к закату, было тихо. Никакого чествования им не устроили. Люди, наоборот, попрятались, когда отряд проскакал по улице, ненадолго задержался у трактира, чтобы прихватить графа и вторую половину стражников, и отправился дальше.
Замок рю Сорса, как и положено замкам, стоял на возвышенности. От вершины холма вниз тянулось несколько тщательно очищенных от растительности дорог. Стены были подновлены. Ни выпавших или рассыпавшихся в труху камней, ни скрипа в цепях подъемного моста. Вителья, открыв рот, смотрела на этакое чудо. Подобными в Тикрее не пользовались уже лет двести, а этот не только исправен, но и работает как часы!
– Нравится? – не без гордости спросил рю Сорс, поравняв свою лошадь с ее. – У меня хорошее хозяйство, волшебница, крепкое! Счастлива будет та, что войдет в мой замок хозяйкою!
Девушка покосилась на него и ничего не ответила.
– Так вы холостяк, ваше сиятельство? – уточнил Серафин.
– Вдовец. Трижды… – улыбнулся граф.
От его улыбки Вите стало нехорошо. Она уже мечтала о том, чтобы торжественный ужин закончился, так и не начавшись!
Потекли ручейком вдоль берегов неги медовые дни. Новобрачным никто не мешал, слуги, которых на все поместье оказалось около десяти человек, старались не попадаться влюбленным на глаза, чтобы не спугнуть мгновения, длящиеся лишь для двоих.
На вторую ночь принц привел Бруни на террасу, усадил в уютное кресло, укутал в шаль из узаморской шерсти и овчинный тулуп. Накинув второй тулуп, сел рядом, протянул Матушке руку. На полу, у ног, стояла низкая жаровня, накрытая решеткой. От нее тянуло теплом, таким приятным морозной ночью.
Луна стирала бледной ладонью слабый свет звезд, серебрила снег, заставляя тени двигаться. Где-то вдали раздался дружный вой волчьей стаи… Умело сплетая голоса, звери пели торжествующий и прекрасный гимн полнолунию.
– Неподалеку живет один из кланов, – не повышая голоса, пояснил Аркей и снова замолчал – не хотел нарушать роскошь ночного представления звуками собственного голоса.
Матушка крепче сжала его пальцы, поерзала, устраиваясь поудобнее, и замерла. Кай был прав – холмы дышали дикой, природной жизнью, в которой сейчас не было места человеку.
С этих пор они проводили здесь почти каждую ночь. Натешившись друг другом в жарко натопленной спальне, одевались, выходили на террасу и садились помолчать, последить за нехитрой дорогой Луны, за игрой теней на снегу, послушать пение оборотней. Стоило подольше не отрывать взгляда от холмов, залитых призрачным светом, как они оживали, превращаясь в океанские валы, неспешно катящие к горизонту. И мир в одночасье становился тем полным силы и прелести, что по преданиям царил на Тикрее до Вечной ночи.
В одну из таких ночей Бруни проснулась, будто кто-то прошептал ей на ухо: «Проснись, девонька!» Посмотрела на принца. Тот спал спокойно, откинув полу тулупа – ему было жарко. На его щеках играл румянец, а на губах – улыбка человека, который вернулся домой.
Сдержав желание прикоснуться, поцеловать – боясь разбудить его, Бруни поднялась и, кутаясь в шкуру, подошла к парапету. На белом лике Луны застыла черная галочка – то ли птица, то ли соринка в глаз попала.
Матушка протерла глаза и присмотрелась. «Галочка» тронулась с места, нарезая круги вдоль облаков, полосами мокрой ваты потянувшихся с моря – должно быть, завтра пойдет снег, а может, и метель пожалует.
Такой большой птицы она никогда не видела! Даже самые крупные из морских орлов, что следовали за течениями, полными играющей рыбы, значительно уступали в размере этой! Чем ближе кружил странный летун, тем яснее Бруни различала резные крылья, змеиную шею, хвост, усеянный шипами. И тем больше понимала, что видит сон. Полный волшебства сон с древним существом, которое, как и Богиню, нельзя узреть наяву!