Зона любви

Сестра мне сказала: «Смелее, ну…»

И я заступил за черту…

Тогда впервые душа отстранилась от тела. Она взглянула с ужасом на тот змеиный клубок, что называлось когда-то брат и сестра…

И тяжелый вопрос повис, словно камень: «Разве такое возможно?»

И душно стало во всей вселенной… и пусто…

И никто не ответил…

Деревья, ночь, небо, луна… все молча смотрели…

И рассвет для меня стал иным…

Какая уж тут к черту любовь могла озарить мой путь?

13.

Я и сам для себя непосильная ноша,

А уж вы тяжелы и подавно.

А убил меня тот мальчишка с торчащими пшеничными волосами.

Он не мог меня не убить. Я всё сделал для этого.

- Пошли - сказал Димка.

- Куда? - спросил я.

- На «Черную речку»…

Догадка проклюнулась сквозь пьяную хмарь, сквозь зыбкую морось предутренних сумерек, тяжелого полусна, лиц чужих мне людей, ящиков с бутылками и прочей дребедени, чем бывают набиты ночные палатки…

Да светится Витрина Твоя во мраке веков!

Вяло и неохотно я подумал: вот и всё.

За тот вечер я вылил из себя все дерьмо, что культивировал все эти годы… Все свои порушенные надежды… всю неудавшуюся жизнь…

Сначала всё складывалось как будто неплохо.

Я решил твердо: Веру я заберу к себе. Малышка будет жить с нами… Я уже обещал сходить с ним в зоопарк. Он будет какать в мой детский горшок, который отыскал я в кладовке.

Накануне мы с Верой ходили в детский сад. Я всё там уладил. Она мне подыскивала работу…

"А почему, собственно, нет? - думал я. - Ты сам хозяин судьбы своей… Пора выбираться из этой помойки, из своего сумасшедшего текста, придуманного самим собой и никому не интересного… Пора жить простой жизнью. Пора, наконец, отдавать долги!"

И еще… Еще мне Вера сказала, что у нас скоро будет свой малыш!

Но зверь, живущий во мне, распорядился иначе.

…вначале было пиво… И было как будто весело… Приехал Димка - привез левый товар - несколько блоков сигарет с оптового рынка. Маленький секретный бизнес - разница от продажи клалась в карман… вернее пропивалась.

Какие-то люди приходили и уходили… А я всё вытаскивал деньги, как из прорвы и угощал… В палатке было так много выпивки!

А потом… потом наступил момент, когда кто-то шепнул мне из своих глубин и высот: «иди домой». Какой-то добрый ангел пытался вразумить меня… Но я не услышал… не захотел. Слишком тих и невнятен был голос… А в палатке оставалось еще так много выпивки!

Мы пили еще и еще, пока не наступил полный мрак.

Нет, до полного мрака была еще одна фраза… реальная и жестокая: «Никаких детей от тебя не будет. Никогда!». Тогда и наступил полный мрак.

Какой-то хоккеист лез с поцелуями…

- Я ж Капустин… Знаешь? Брат того самого! Я за сборную юниоров играл. А ты мужик четкий… Я вижу… Дай я тебя обниму, земеля…

Димка кемарил в углу… Вера бойко торговала…

От нее едва уловимо веяло предательством.

Я очнулся от звука собственного голоса… Как отвратителен он был! Я кашлял и плевался словами. Зверь сцеживал яд. Всё было наполнено им… Всё казалось мелким, ненужным… в прорехах! Жизнь, сшитая из ветоши, расползающаяся по швам… Мышиная любовь… игрушечное коварство… Всё… Всё! Всё не настоящее!!

И тогда я оскорбил их по-настоящему… вычурно и грязно.

Я сказал: «Профурсетка от бога и Чмо с большой буквы - идеальная пара!» и хмыкнул, довольный своей шутке.

Мне всё казалось, что я говорю в пустоту, что до них не доходит мой яд… Оказалось - доходит.

- Пошли, - сказал Димка.

Я, пошатываясь, встал.

Димка взял ломик, что валялся в углу.

"Зачем он здесь, - подумал я, - чего им открывать? Картонные ящики с шампанским или полиэтиленовые с пивом?"

(«Если на сцене валяется ломик, он обязательно что-нибудь проломит» - не Чехов).

Мы вышли.

Димка мне стал неинтересен… как, впрочем, и его благоверная.

Я повернулся к нему спиной… лицом к дому… Мне нужно было домой.

Я ничего не успел уже в этой жизни. Даже испугаться…

14.

У этой каменной красы

екает пылкое сердце мое.

- Так слушайте, слушайте ангелы, мою последнюю песнь о любви. Только вам, невинным и не виноватым, я пропою о ней… чье имя вам так нравится слышать.

А дальше я замолчу навсегда!

И если у вас, ангелы, найдутся какие-нибудь трубы, - трубите, милые, трубите, раздувая щеки и тараща глаза!.. Арфы, флейты, балалайки, барабаны - всё тащите сюда! Мы устроим настоящий концерт в память об этой священной суке!

Мы не будем скулить и плакать… Не для того мы собрались вместе. Мы будем веселиться! И пусть наш грохот и смех разбудят любого, даже самого распоследнего сухаря, надевшего непробиваемый панцирь! Пусть слышат все, какие гимны поются во славу ее!

И вдруг я услышу:

- А зачем их будить, маэстро? Да еще, извиняюсь, какими-то гимнами…

«Черт, - подумаю я, - это кто у нас тут такой любознательный… Что за ирония в сферах небесных? Здесь все должно струиться, колыхаться и петь самым возвышенным образом! А иначе - как?»

Кто-то нарочно сбивал меня с высокого стиля. Причем, этот кто-то явно не их поля ягодка.

Я оглядел сорванцов, сидящих передо мной…

Ну? И где эта «ягодка»? Сидят… все одинаковые, в белых одеждах. И улыбаются! И что самое удивительное, - по доброму улыбаются… Может, мне это почудилось?