Зона любви

И я завопил, желая перебороть сомнения, доставшие меня еще там, на земле! Я заговорил страстно, устремив свой взгляд в никуда… Я боялся, что меня вновь перебьют… Я говорил на вдохе, как читают молитву, свои последние и главные слова.

- Отсюда видно… легионы душ успокоились у подножия Великой Любви, о которую разбились наши пылающие сердца и нет среди них ни единой души, даже самой пропащей, кто бы роптал… Они все принесли тебе свои сокровенные тайны.

Ты единственная, что остается после нас.

Прости же меня, милая, что я так неумело и страшно распорядился милостью твоей. Я так и не научился любить. Я думал, что убиваю тебя, но убил лишь бедное тельце страстей своих…

Ты, конечно, жива! Ты прорастаешь новыми побегами на могилах наших. Ты расцветаешь, и зреешь, и даришь плоды свои… ты шевелишь чьи-то кудри легким дуновеньем ветерка… Ты всюду!

Ты так огромна, светла… Я растворяюсь в милости твоей. Я весь переполнен радостью и смыслом! Лишь скинув шкурку глупых страстей своих, я, наконец, смог прильнуть к тебе без оглядки… всей своей сутью!

И я чуть было не крикнул: «аллилуйя!». Но промолчал, потому что толком не знал что это такое.

Только один вопрос не дает мне покоя.

Вопрос - утес.

Вы мне скажите, ангелы… я уже умер… всё осталось там… у них… в чуждой мне жизни. Но я до сих пор не знаю самого главного: вся моя неумелая, нелепая жизнь… эта боль, эти пытки, творимые надо мной и мною самим… разве они были нужны? Неужели нужно умереть, что бы понять это великое и простое чудо любви?

Вы мне ответьте, ответьте, ангелы… все эти страшноватые дни и ночи были предрешены или я сотворил их? Они были уже занесены в вашу библиотеку или я написал их сам!?

И кто-то (все тот же, неуловимый, невидимый) ответит:

- О чем вы, маэстро? Какие, на фиг, вопросы… Лучше расскажите нам свою повесть. Это гораздо интересней!

15.

Это высший рубеж,

эту мысль мыслей,

кто ее себе сотворил?

………………………….

С этой мыслью

тащу я грядущее за собой.

И я, переждав атаку, нахлынувших на меня высокопарных словес и видений (что это со мной, было?) начну свой рассказ так: (в легком миноре.)

Боже мой!

Когда в третий раз ты дал мне возможность испытать все прелести земной любви… (Вы так великодушны, папаша!) Да, да, той самой, что принимает жертвы. А мы тащим к ее алтарю свои восторженные сердца… и стоим перед ним и смотрим, заворожено, как они полыхают.

А я опять клюнул… опять раскрылся… Я потащился к алтарю знакомой дорогой.

Хотя был уверен - теперь я кремень. Теперь моя шкурка задубела. Теперь я забрался в непробиваемый панцирь!

Да, мой юный друг, - обратился я к своей невидимой «ягодке» - я был уверен, - теперь я испытал все. Меня на мякине не проведешь!

Ее звали Аня. Анна-Мария Майоль. Она была француженка и актриса.

Вы меня понимаете, ангелы? Даже на слух это воспринималось заманчиво. Уже это возбуждало, будоражило воображение. К тому же в ней проглядывала порода. Ее родина - Корсика. Родина одной сумасшедшей бестии, поставившей на рога пол мира.

Я на Корсике не был, но чувствовал, - нормальный человек там зародиться не может.

Она жила в Париже, училась в Сорбонне, (пока не сорвало ее в наши края) но детство провела на острове. Отец с матерью в ту пору хипповали - так что, девочка насмотрелась разного… И постоять за себя могла.

А Корсика, как я понял, что-то вроде Дагестана. Или Чечни. Там живет народ дикий, свободолюбивый, непосредственный и чистый - обуреваемый страстями. Корсика - родина страстей. Если я правильно понял.

Поселок Сетунь не так знаменит. Пока. Но и он войдет в анналы истории, как родина разнообразнейших комплексов.

Страсти и комплексы - идеальное сочетание для разрушения всего, что зовется созидательной жизнью. Страсти и комплексы - прекраснейшее удобрение, на котором взошел, распустился и зацвел мой роскошный и благоухающий Ад.

Итак, сошествие в Ад.

Акт третий, заключительный…

Посещение его, на сей раз, было стремительно. Я просто заглянул туда и убедился, как больно и трудно дышать в том саду…

Теперь отсюда, с ваших дурацких облаков, в ожидании встречи с тобой - Судия Неподкупный - я всё вижу, все понимаю… Тот сгусток энергии, то, некогда рефлектирующее существо, воспринявшее жизнь так непомерно серьезно, но не в силах преодолеть ее, - не смирился с этим, и стал готовить себя к восстанию. Я воспротивился тому, что долгие тысячелетия охранялось твоим воинством, Господи, как нерушимые святыни.

Я хотел их разрушить. Но не ради праздного любопытства. И не ради высокой цели я был одержим революционным порывом. Нет… Меня просто не устраивал заведенный миропорядок, и я возжелал невозможного, - стать свободным, абсолютно свободным от всего!

Я был чист… пуст, как вакуум, напряжен и чуток, как детонатор. Я был постоянно готов к восприятию импульса, что послужит сигналом к взрыву.

У революционера, как известно, первейшая заповедь - разрушать, удобряя, свои корни тем ветхим старьем, что превозносили наши отцы, как святыни. Что бы пустить на руинах новые побеги. Что бы жизнь продолжалась!

Разве не этому ты меня научил, Господи? На личном примере…