Зона: Очерки тюремного быта. Рассказы.

— Все бы вам кричать… Орут и орут… — косолапя и заплетаясь ногами, он зашагал по тропинке к дому. Носки его огромных валенок загребали снег, и казалось, что он вот-вот упадет, — так низко наклонялся этот Вольдемар, поспевая наперед своих отстающих валенок. Увидев меня, Вольдемар остановился и хмуро спросил:

— Те чо?

Только теперь я разглядел, что он вовсе не мужик, а мальчик, мой ровесник, но на лице его была такая угрюмая деловитость занятого человека, что я растерялся:

— Смотрю… — смущенно ответил я.

— Ну и топай отсюда. А будешь возля нашего дома шататься — в глаз дам… — с презрением домовладельца к прохожему сказал он.

Стремительно распахнулась дверь, и на крыльцо выскочила толстая женщина в «котах» — башмаках, сделанных из коротко обрезанных валенок.

— Вольдемар! Вилы забыл! Поставь на место! визгливо закричала она, и мальчик-мужичок, вздохнув — то ли из-за позабытых в сугробе вил, то ли из-за того, что вот, мол, даже в глаз дать человеку времени не хватает — повернулся и закосолапил прочь.

Я немного постоял еще: нельзя же было уйти просто так, это означало бы, что я струсил, испугался, но, видя, что двор опустел, тоже побрел домой.

В тот же вечер, одевшись потеплее, я вновь отправился к домику. Во дворе никого не было. С безразличным видом я стал прохаживаться вокруг, стараясь смотреть в другую сторону, — на пустынное, синее в сумерках поле, на смутно виднеющийся вдали и сливающийся с темным небом лес — и мне было особенно грустно и одиноко. Погода стояла безветренная, тихая, и хорошо было в эту пору бродить на краю сонной, заледеневшей степи и вдыхать чуть сыроватый запах рыхлого снега…

Вдруг кто-то схватил меня сзади за плечи, повалил, и мы покатились с дороги в обочину. Изловчившись, я повернулся на спину и узнал Вольдемара.

— Я те говорил или не говорил? Не шатайся у нашего двора! — злобно шипел он и пытался ткнуть меня кулаком в глаз.

Я без труда спихнул его с себя, смазал разок по уху, но тут подоспел второй мальчишка, постарше, и вдвоем они кое-как уложили меня на лопатки.

— Будем карать? — серьезно и деловито спросил Вольдемар.

— Будем! — решительно отозвался второй.

Я отчаянно и молча барахтался в снегу, ожидая кары. Неожиданно они начали быстро засыпать меня снегом, и когда я, отфыркиваясь, вскочил с криком:

— Ну я сейчас вам! — то увидел только удаляющиеся спины.

— Приходи завтре драться-я! — крикнул из темноты Вольдемар.

Конечно же, на следующий день я притащился опять, но драться мы не стали.

— А у нас Федька — пает! — с ходу огорошил меня Вольдемар, когда я встретился с братьями возле их дома. — Он стишки… этта… сочиняет, вот!

Вольдемар с гордостью взглянул на меня и попросил брата:

— Ты, Федька, скажи ему стишок.

Федька, пнув сугроб валенком, скромно промолчал.

— Ну тада я сам… прочту! — пообещал Вольдемар и, отойдя в сторонку, чтоб его лучше видели, протараторил:

«Я пойду на улицу,Там поймаю курицу,Привяжу ее за хвост,

Это будет паравост!»

— Какой паравост? — не понял я.

— Ну, этта… паравост — значит паровоз, чтоб складнее было.

— А-а… — сказал я. Стишок мне понравился.

Я познакомился с братьями. Жила их семья бедно, даже убого, но бедность и убогость была кажущейся. Бесчисленное количество сундуков и шкафчиков ломились от разных вещей, все это пряталось, закрывалось и строго хранилось подальше от чужих глаз. Отец моих друзей — крепкий, заросший небритой с проседью щетиной мужик — когда-то, сразу после войны, осел в нашем городе, жену взял под стать себе — сильную, здоровую, работящую, и стали они обрастать хозяйством. Я не раз слышал рассказы отца моих приятелей о том, как выбивался он «в люди», о чем вспоминал всегда с гордостью, подробно, то и дело говоря нам, пацанам:

— На земле крепко стоять надо. Так, чтобы все к чертям разлетелось, провалилось, а ты — вот он. Стоишь и хоть бы хны! На это бо-о-льшая голова требуется! — И назидательно поднимал кривой плоский палец.

— А то еще случай был, на фронте, в самом начале войны. Тряхнули наш полк здорово, и так вышло, что остались я да политрук. Сидим ночью в сарайчике каком-то, у меня винтовку в щепки разнесло, а пистолетик, что у политрука был, тоже пустой. А тут, откуда ни возьмись, немцы. Двое. Связисты, наверное, катушки у них с телефонным проводом были. Ну, естественно, хенде хох, русиш швайн, и все прочее. Я-то руки поднял: что делать? А политрук — ни в какую. Мальчишка еще был, сопляк. Немцы по нему из автоматов и полоснули. Так я про то, что смекалка всюду нужна. Когда немцы меня повели, ночка была темная… В потемках-то я их и того… Придавил обоих. Вот так.