Зона: Очерки тюремного быта. Рассказы.

Отец достал три рубля и подал Вольдемару. В то время для меня это были громадные деньги. До сих пор я не держал в руках больше полтинника, да и тот подарил мне пьяный отцовский друг. Вольдемар схватил зеленоватую бумажку и крепко зажал в кулаке.

— Проедим! — жадно сказал я, предвкушая шоколадные горы. Мы быстро натянули пальтишки, валенки и выскочили на улицу. До магазина по дороге идти было далеко. Мы потопали напрямик, скосив угол заснеженного поля. Валенки с хрустом проламывали тонкую, заледеневшую корку наста, путались в прошлогодней сохлой траве.

В маленьком окраинном магазинчике за мутными, в грязноватых разводах стеклами витрин в больших вазах поблескивали золочеными бумажками горки конфет, причудливыми пирамидами высились разные сорта узорного, сладкого печенья и большие, толстые плитки шоколада.

— Ну, что будем брать? — азартно и уверенно спросил я.

— Щиколад, потом… вон, тех конфеток с белкой и… печенюшек, — завороженно бормотал Федор, водя пальцем по витринному стеклу.

— Бери конфет, печенье и… — я не договорил. Вольдемар как-то странно косил по сторонам, топтался большими валенками и похлопывал себя по карманам драного, в заплатках пальтишка.

— Я этта… кажись… — он опять стал хлопать себя по карманам — может быть, немного сильнее, чем это было нужно, — кажись… — шептал он.

— Че кажись-то?! — с тревогой, напряженно спросил Федор.

— Да че, че! Деньги обронил гдей-то! — сердито крикнул Вольдемар.

— Деньги? Потерял?! — почти одновременно выдохнули мы с Федором.

— Ну, эт-та, как ее… потерял! — с вызовом отозвался Вольдемар.

— Врет он, халява! Заныкал денежки! — со злостью закричал Федор и бросился на брата, повалил, стараясь забраться в его карман.

Вольдемар вяло сопротивлялся и нудно гундел:

— Теть, ну че они… Те-е-тя-я…

Пожилая продавщица, до того внимательно читавшая измятую промасленную газету, сердито встала и наклонилась над прилавком.

— А ну-ка перестаньте хулиганить! — строго сказала она.

— Это они… хулиганничают, тетя-я-а… — жалобно сипел Вольдемар, стараясь выкарабкаться из-под навалившегося на него Федора и хватаясь руками за грязный, истоптанный растаявшим снегом пол. Наконец Вольдемар вскочил и бросился за дверь. Федор помчался за ним, хлюпая и заплетаясь валенками…

Я постоял в тихом, пустом магазине и, последний раз взглянув на витрину, вышел. Вдалеке, через поле, спотыкаясь и падая, бежали братья, и до меня доносился их тонкий, перебивающийся дыханием крик:

— Все папке скажу, все-е-е!

— Х-ха! Эт-та! А кто варенье лопал?! Лопа-а-ал! — Братья быстро удалялись, и я опять остался один…

Утром я не пошел к братьям, а отправился в школу. И брел я по дороге грустный и растерянный, и хотелось мне идти той дорогой долго-долго, весь день, потому что все равно не вела она ни к чему хорошему, эта дорога…

Вечером в накатившихся сумерках слышал я ошалелый, истошный визг свиньи. Визг ворвался в открытую форточку, метнулся по комнате и оборвался на высоте.

Кощеюшка

Как-то раз я проболел неделю подряд и, ослабевший, неоклемавшийся еще как следует, отпросился у мамы на улицу.

Стоял серый февраль. Снег во дворе потемнел, слежался и не хрустел под ногой. Затянутое мутными тучами небо нависло низко над землей, и погода была тихая, обновленная, замершая в ожидании скорой весны. Я ходил по двору, ковырял прутиком снег и что-то напевал негромко, радуясь сыроватому воздуху и вечерней тишине.

— Эй, пенсионер! — крикнул вдруг кто-то из-за калитки. Я обернулся. В щелку меж досок на меня уставился глаз — юркий и голубоватый, как льдинка.

Я подобрал комок снега и швырнул в калитку. Глаз мигнул, но продолжал смотреть — пристально и нахально.

— Сейчас вот дам по зубам… — пригрозил я, обидясь на слово «пенсионер».

— Тебе тоже обломится! — с веселой готовностью отозвался голос. Этого я стерпеть не мог.

Через мгновение калитка была распахнута, и я нос к носу столкнулся с незнакомым мальчиком, но что это был за мальчик! При виде его я отступил невольно, да так и остался стоять у забора, ошарашенно глядя на незнакомца. На мальчике была надета белая аккуратная шапочка с большим козырьком. Пальто его, серое в желтую клеточку, с откинутым капюшоном, удивляло изобилием карманов, замочков и цепочек. На ногах незнакомца красовались блестящие кожаные сапожки.

— Ну, что встал? — насмешливо спросил мальчишка, а потом вздохнул горестно: — Ты меня не бойся. Я драться не могу. На мне, вишь? Пальто французское…

— Ну и плевать мне на твое французское пальто, — пренебрежительно сказал я наконец, хотя в душе умирал от зависти. На мне болталось измызганное, купленное «на вырост» пальтишко, до которого я так и не успел дорасти.

— Плюнь! — требовательно попросил мальчик, презрительно оглядев меня с ног до головы.

Я подошел и плюнул. Губы замерзли, и оттого плевок получился жалкий, я просто фыркнул громко и отрывисто.

— Плюнул? — спокойно поинтересовался незнакомец.

Ожидая драки, я приготовился, напрягся, но вопрос его сбил меня с толку.