Зона Посещения. Шифр отчуждения

Неудивительно, что, наткнувшись на еду, я, как осчастливленный ребенок, которому отдали на съедение целый торт, с энтузиазмом пользуюсь шансом не помереть с голоду.

Как-то само собой переправляется в мой желудок содержимое первой из рационных упаковок, вынутых из хранилища: пачка витаминизированного печенья, тюбик мясного пюре, пакет прессованной массы, похожей на углеводный концентрат, и несколько маленьких пакетиков, наполненных разными паштетообразными составами. На вкус ожидаемо — почти все как пережеванные бумага и картон, приправленные солью и специями, но тут уж не до жиру, быть бы живу.

Вот только захотелось горячего. В оружейном контейнере, кроме собственно оружия, есть некоторые другие инструменты и устройства; я распознаю агрегат, при помощи которого можно бы вскипятить воду, но я и в своем термосе могу нагреть ее до необходимой температуры. Что и делаю, сорвав крышечки с двух баночек с надписями «water» на боках.

Налив кипятку в миску, раскупориваю и высыпаю туда же порошок из последнего пакетика, оставшегося от рациона, и добавляю кубики — бульонный и минерализованный. Выждав несколько минут, размешиваю получившийся супец. Чтобы управиться с ним, мне надобится меньше минут, чем я ждал приготовления. От рациона остаются еще капсулки с кофейным порошком и травяной смесью, но чаи гонять сейчас недосуг.

Скелеты не возражают против того, что я устраиваю тризну на месте упокоения. Хотя погребальным пиршеством мою трапезу не стоит считать, воины так и не были похоронены. По этому поводу я с минуту раздумываю и решаю оставить их как есть, не тревожить павших. Дот сам по себе очень даже солидный склеп, да и пропитался уже давно их сгнившей плотью.

Мне скоро уходить, по любому. Чую, долгий привал под колпаком не стоит делать. Может, и вправду манипулятор мониторит объект, время от времени зондируя места былой славы…

После приема пищи потянуло выспаться, но я героически перебарываю сонливость. В дальнейшее странствие собираю рюкзак, позаимствовав его у армейских и добавив к моей сумке. Теперь я даже приблизительно не знаю, как долго предстоит скитаться, а потому набираю провизии, боеприпасов и медикаментов из аптечек по простому принципу — сколько могу унести при условии, чтобы меня это не превратило во вьючного осла.

А то неудобно будет отстреливаться от монстров со здоровенной поклажей-то, и это не говоря уже о том, что чем больше вес груза, прижимающего к земле, тем труднее вообще передвигаться. По такому же принципу провожу ревизию в своей сумке. Жалко, но придется избавляться. Солидную долю вещей, забранных из дому, оставляю под присмотром трех мертвецов. Как бы взамен тому, что взял у них.

Ловлю себя на мысли, что сейчас похож на мародера. Но сразу выбрасываю из головы словленную ассоциацию! Да, подавляющему большинству людей, которые меня знали с детства до дня ухода, покажется диким и недопустимым обшаривать останки с целью поживиться; они даже не сумели бы представить себя в подобной ситуации. Но легко решать моральные дилеммы, сидя в уютном кресле перед огромным экраном домашнего сетевого терминала…

Смотря отсюда, из реальной «дикости», я понимаю, что ничего аморального не делаю. Беру вещи усопших, потому что передо мной стоит выбор: взять или умереть самому. Я не делаю этого, чтобы потом продать и поиметь выгоду, и не оскорбляю память покойных, я взял то, что им уже не понадобится, а мне — жизненно необходимо. Для этого не нужно их разрешение, хозяев уже нет среди живых, и спрашивать некого.

Поэтому я просто помогаю самому себе, пользуясь бесхозными благами, как, например, пчела забирает нектар с уже срезанного цветка. Это можно понять при желании, но не дано понять каждому просто потому, что все сотканы из разных материй. Я, как выяснилось, соткан именно таким кроем и готов отстаивать свое право так видеть ситуацию.

А условному упертому моралисту следовало бы, хоть на секундочку, представить, что он потерял квартиру, оказался на улице без денег и один-одинешенек в целом мире, враждебном ему. Что бы он предпочел — воровать, что удастся, или умереть от голода?

Это к тому, что все относительно, и хотя я забираю вещи тех, кто ими воспользоваться уже не сможет, кто-то мог быть загнан в такую суровую жизненную ситуацию, что ему пришлось бы красть что-то, принадлежащее живым.

Хотя приведенный мной пример типичен скорее для начала нашего века, а в конце — положение вещей совершенно иное. Человечество в какой-то судьбоносный миг одумалось и перестало само себя самоубийственно пожирать. Поэтому, в частности, бездомных бродяг в наше время осталось немного, даже в не самых богатых странах; достойный минимум благосостояния обеспечивается почти всем и везде.

Хотя умильной утопией из фантастических романов и близко не пахнет, проблем хватает во всех сферах бытия и сознания, но главное, что у человечества на порядок убавилось пагубного стремления сначала совершать деяния и лишь затем запоздало думать о том, кто и как будет расхлебывать последствия.

Научились люди учитывать ошибки истории, коротко говоря.