Во время своей речи Гиммлер не упустил возможности в очередной раз возложить вину за сложившуюся ситуацию на христианство. Он полагал, что именно христианство способствовало складыванию «гомосексуальных эротических союзов мужчин», которые могли быть разрушены женщинами. Повторимся, что эти мысли никак нельзя было трактовать как требование равноправия женщин и мужчин. В рамках общества, в котором жизнь отдельного человека ничего не значила, а он сам не имел права на существование вне сообщества, подобного рода противоречия не должны были быть удивительными. Гиммлер постоянно говорил о возможности небольшой модификации традиционной для немецкой женщины роли. Например, признание внебрачного материнства как некоего социального института исходило из «интересов нации», а не интересов матерей-одиночек. Даже после небольшой трансформации функции женщин в национал-социалистическом обществе их роль на государственном уровне должна была определяться четкими и строгими критериями. Если Гиммлер планировал дать женщинам некоторые привилегии, то подразумевалось достижение вполне конкретных политических результатов, например, увеличение рождаемости. Но в то же время равноправие полов было неприемлемым для Гиммлера, так как оно должно было означать маскулинизацию женщин. Рейхсфюрер СС, несмотря на мнимую «биологическую прогрессивность», продолжал придерживаться традиционных патриархальных взглядов, характерных для консервативно-буржуазной среды. Он полагал, что если бы женщины стали выполнять в обществе мужские функции, то исчезли бы их «женские качества», то есть стерлись различия между полами. Гиммлер заявлял: «Не надо стремиться сделать из женщины логический интеллектуальный инструмент». Потенциальное пребывание женщин у власти для Гиммлера было столь же катастрофическим явлением, как и возможное «господство гомосексуалистов в мужских союзах». По его мнению, эмансипация женщин неизбежно вела к их маскулинизации, что приводило к гомосексуализации потерявших власть мужчин. Гомосексуальные мужчины и «маскулинные» женщины были двумя сторонами одной медали, то есть признаками распада типично немецкого государства мужчин, разложения принципов традиционной мужской политики. Если Гиммлер все-таки и говорил о правах женщины, то он подразумевал ее лишь как роженицу, которая должна была руководствоваться своими расовыми инстинктами, стремиться к сохранению «чистоты крови» и осознавать свою роль в «народном сообществе». Гиммлер заявлял: «Лучшим из всех видов государств является мужское».
Один из католических монахов, представший перед судом по обвинению в гомосексуализме
Может возникнуть вопрос: при чем здесь ведьмы и их преследование? Надо сразу же обозначить, что ведовские сюжеты в этой речи являлись отнюдь не самыми центральными, но весьма показательными. Первый раз Гиммлер упомянул в речи 1937 года ведьм, когда рассуждал о гомосексуализме, распространенном среди католических священников. Он высказал идею, что отдельные иерархии церкви устраивали преследование ведьм и их сожжение, чтобы удовлетворить свои «извращенные потребности». В этом тезисе отчетливо слышатся отголоски идей некоторых фёлькише о «темной сексуальной магии». Гиммлер заявлял: «Неоспоримые доказательства этого будут приведены через четыре года. Я надеюсь, что тогда мы сможем спросить с церковной организации, с ее иерархов, с ее священников как представителей гомосексуальных эротических мужских союзов, которые терроризировали человечество на протяжении последней тысячи восьмисот лет. Мы сможем призвать их к ответу за великие кровавые жертвы, которые они приносили в прошлом, следуя за своей садистской извращенностью. В данном случае можно было бы напомнить о преследовании ведьм и еретиков». То есть Гиммлер предполагал, что среди прочих причин, по которым надо было бороться против церкви, надлежало отдельно выделить гомосексуализм священников, который угрожал «основам государства». Обещание предоставить «неоспоримые доказательства» можно было оценивать двояко. С одной стороны, это можно трактовать как косвенное упоминание о деятельности «Зондеркоманды Х». Однако это можно объяснить как стремление начать против католических священников серию «процессов нравственности», пик которых в Третьем рейхе действительно пришелся на 1940–1941 годы.