Зорге. Под знаком сакуры

— Что за поручения?

— Об этом я, к сожалению, не имею права говорить, господин консул. — Зорге вытащил из кармана кожаную книжицу. — Вот мое корреспондентское удостоверение, подписанное лично доктором Геббельсом. — Он передал удостоверение консулу. Тот с недоверчивым интересом раскрыл его, внимательно прочитал, недоверие, возникшее было в глазах, погасло, уступив место почтению. — Кроме того, вот рекомендательное письмо одного из руководителей Министерства иностранных дел рейха послу в Токио. — Зорге вытащил из кармана конверт с хорошо известной консулу мидовской печатью. В таких конвертах в Нью-Йорк приходили письма из Берлина, подписанные самим министром либо кем-то из его заместителей или советников, но никак не ниже… Начальники отделов присылали свои ценные советы совсем в других конвертах.

Чиновник заколебался: доводы Зорге в виде кожаной книжицы и письма, подписанного большим берлинским чином, возымели действие — старый бюрократ попятился, заерзал задом обеспокоенно: а вдруг ему надают за негибкость оплеух либо того хуже — приложат к его заду подошву? Синяк ведь останется на все последующие годы.

Лицо его сделалось растерянным, каким-то жалким, Зорге даже усмехнулся про себя: не должен чиновник иметь такое лицо ни при каких обстоятельствах. Даже если его заразят какой-нибудь неприличной болезнью. Наконец консул сломленно махнул рукой:

— Хорошо, я оформлю вам новый паспорт. В конце концов, вы — гражданин великой Германии! Мы — страна с большой буквы.

Зорге вновь немо, про себя, усмехнулся: «Павиана этого старого неплохо бы прозвать “Мы — страна с большой буквы”, очень уж он похож на сантехника, обслуживающего общественные туалеты у Бранденбургских ворот».

Консул нажал на кнопку, прилаженную к боковине письменного стола, — вызывал к себе помощника…

Через два часа Зорге вышел из здания консульства с новым паспортом в кармане.

Это было очень важно — иметь свежую, нигде не засвеченную, не потревоженную разными штампами паспортину. Зорге был доволен.

Вечером он выехал поездом в Вашингтон — надо было побывать у японского посла, передать ему одно из писем, полученных в Берлине и, если повезет, взять рекомендательное послание в Токио — оно никогда не помешает…

Обустраиваться в Токио надо было основательно.

В столице Японии Рихарда Зорге уже семь месяцев ждал Бранко Вукелич — он приехал в Токио в феврале тридцать третьего года. Здесь также находился радист, включенный Берзиным в группу Рамзая — Бернхард.

Вукелич представлял в Токио известный парижский журнал «Вю», югославскую газету «Политика», а также французское информационное агентство «Гавас», он знал, что разведгруппу должен будет возглавить «человек из Москвы», но кто именно, не ведал совершенно. А интересоваться, спрашивать, кто же появится на горизонте, кого конкретно принесет из советской столицы, в разведке не было принято.

Отец Бранко Вукелича был полковником Королевской армии Югославии, мать тоже была дамой приметной — принадлежала к древнему аристократическому роду.

Сын полковника и известной аристократки одно время учился в Академии художеств, потом — в Высшей технической школе, сумел хорошо познать и искусство, и технику, принимал участие в студенческих волнениях, однажды даже попал в тюрьму. Когда на родине стало нечем дышать, уехал за кордон, учился в Брно, через год переместился во Францию и стал студентом Сорбонны. В Париже он женился на очень красивой девушке, устроился работать на высокооплачиваемую должность в Электрическую компанию. Говорят, что сам граф де ля Рок, глава компании, покровительствовал ему.

Затем Вукелич занялся фотографией и настолько увлекся новым делом, что через некоторое время выступил с богатым фоторепортажем в иллюстрированном журнале «Вю». Друзья аплодировали Бранко:

— Браво!

Он в ответ только улыбался. Молчал и улыбался. Затем был еще один репортаж, потом еще, а потом редакция «Вю» решила выпустить номер, посвященный Дальнему Востоку. Вукелич выступил в этом номере не только с роскошными фотоснимками, но и как пишущий человек, и все признали, что у него неплохое, острое перо, он сумел о тривиальных вещах рассказать нетривиально и ярко, его статьями о Японии парижане просто зачитывались. До дыр замусоливали.

Более того, статьи его стали появляться в Белграде, в газете «Политика», затем — в других изданиях. Друзья, хорошо знавшие его, восхищенно разводили руки в стороны:

— Ну, Бранко, ну, молодец! Кто бы мог ожидать таких выдающихся успехов от рядового революционера-студента, максимум на что способного — воткнуть десяток кнопок в стул главного белградского полицейского. А сейчас смотрите, что он делает — может запросто переплюнуть любого писаку, имеющего европейское имя…

Вукелич, слыша такие отзывы, обычно молчал, он вообще предпочитал больше молчать, чем говорить, — научился этому.

Недаром считается, что молчание золото, а хорошее меткое слово — всего лишь серебро.

Имелось у Бранко еще одно достоинство: кроме своего родного языка он знал также французский, английский, немецкий, испанский, итальянский, японский, венгерский и другие языки.