Зощенко

«Вчера вечером в Доме Искусств был вечер “Сегодня”, с участием Ремизова, Замятина — и молодых: Никитина, Лунца и Зощенко. <…> Зощенко — темный, больной, милый, слабый, вышел на кафедру (т.е. сел за столик) и своим еле слышным голосом прочитал “Старуху Врангель” — с гоголевскими интонациями, в духе раннего Достоевского. <…> Жаль, что Зощенко такой умирающий: у него как будто порвано все внутри. Ему трудно ходить, трудно говорить: порок сердца и начало чахотки».

С началом революции все его военные награды не только потеряли значение — о них стало опасно вспоминать. Зощенко сохранил ордена и даже фотографии, где он, то совсем еще юный, то уже возмужалый, снят в форме офицера царской армии. Однако на одном снимке, групповом, где он изображен с офицерами своего полка, его рукой сделана надпись: «“Золотопогонная сволочь” в 1916 году на фронте. Господа офицеры Мингрельского полка Кавказск. Гренад. дивизии. Я командир батальона. В центре. Группка идеологически не выдержана. Наша молодая общественность простит меня — был очень молод! В то время мне не было 20 лет. М. Зощ.». (Если быть точным, в 1916-м ему исполнилось 22 года.)

Он как бы просит прощения за то, что воевал! Но, скорее, надпись эта отдает мрачной иронией. Зощенко не зря «сходил на войну». Он вынес оттуда самое ценное: сильный жизненный материал, и что еще важнее — свой, неповторимый стиль. Из всего этого и выросла первая его книга «Похождение Назара Ильича, господина Синебрюхова» (1922), принесшая ему первую славу. На войне родился писатель Зощенко — и в «Синебрюхове» та же газовая атака описана уже по-зощенковски, лукаво и насмешливо… не зря он на позициях упражнялся в эпиграммах. И вот — уже зощенковский текст: «Немец хитрая сука, но и мы, безусловно, тонкость понимаем: газы не имеют право осесть на огонь… только прошел газ, видим — живые!»

Зощенко «вынес» с войны своего «народного героя», этакого русского Швейка, они «оба-два» с Синебрюховым «солдаты первой мировой»…

И что важно еще — на войне Зощенко выковал характер, из мальчика стал мужчиной, твердым и решительным. И это немаловажно: впереди были тяготы еще те!

ВЕНОК, СПЛЕТЕННЫЙ ИЗ СТАРЫХ НЕЛЕПОСТЕЙ

Зощенко, в военной шинели, но без погон, возвращается в Петроград. Февральскую революцию 1917 года русская интеллигенция, к которой Зощенко себя причислял, считала торжеством свободы, все носили красные банты. Зощенко, после тесного общения с народом в окопах, уже представлял, к чему приведет нынешняя «свобода»… Но надо было как-то осваиваться.

«Самая пышная должность у меня была в 17-м году, — напишет он позже, в 1927-м, в биографической заметке «О себе». — После Февральской революции. Я был комендантом почт и телеграфа в Петрограде. Мне полагалась тогда лошадь. И дрожки. И номер в “Астории”.

Я на полчаса являлся в Главный Почтамт, небрежно подписывал бумажки и лихо уезжал в своих дрожках.

При такой жизни я встречал множество удивительных и знаменитых людей. Например, Горького. Шаляпина как-то раз встретил у Горького».

«Мишка-башлык» — так называли Михаила Зощенко друзья из-за его привычки носить армейский белый башлык, чрезвычайно эффектно оттенявший смуглую южную красоту героя-фронтовика. В марте 1917 года на одной из вечеринок «хорошего общества», в котором Зощенко, герой и красавец, был желанным гостем, он познакомился с юной красавицей Верой Кербиц-Кербицкой, впоследствии ставшей его женой. Она была дворянка, натура тонкая, артистическая.

Каждая юность имеет свой стиль — навеянный, как правило, модным писателем. Помню, как мы ходили с суровыми лицами и с поднятыми воротниками, чувствуя себя героями то Ремарка, то Хемингуэя. Романтизм, столь необходимый юношеству, в семнадцатом году диктовали, как это ни странно, не Маркс и не Энгельс, а малоизвестные сейчас Вербицкая, Каменский, Арцыбашев и некоторые другие писатели, в чьих сочинениях благоухали «культ земных наслаждений», «культ тела», чувственная любовь и прочее в этом духе. И Зощенко отдал дань этой моде.

«О чем бы ни писал он тогда, — поведала в своих дневниках Вера Владимировна Кербиц-Кербицкая, — в его рассказах, новеллах, сказках, миниатюрах всегда присутствовала тема любви… Каждое письмо имело свое название, как художественное произведение: “Гимн придуманной любви”, “Дайте мне новое”, “Пришла тоска — моя владычица, моя седая госпожа…”. Это были как бы стихотворения в прозе».

Вот один из шедевров тех лет, написанных… даже не хочется говорить — Зощенко. Скажем так — влюбленным (и более всего — в «изящный стиль») молодым Михаилом:

«Вместе с осенью пришло что-то новое… Какая-то тревога, может быть, печаль. А часто апатия, почти умирание… И капли дождя, что бьют по стеклу, — беспокоят…

Что они напоминают?

Да, слезы и Вашу печаль…

Помните, как Вы ждали осени? И вот пришла осень. Вот она, такая скучная и дождливая. Печальная. Пришла и покорила Вас, как покоряли уже и белые ночи, намеки ночей, и летнее небо, и даже белые цветы яблони…»