Зов ночной птицы

— Все в порядке, — сказал судья и, подойдя к решетке, всмотрелся в лицо заключенной. — В моем суде вы имеете право высказывать свое мнение. В разумных пределах, конечно.

— Ничем разумным здесь даже не пахнет! И это не настоящий суд!

— Это законный судебный процесс постольку, поскольку я объявил его таковым. А что касается разумности обвинений и оправданий, то как раз это я и намерен выяснить. Сейчас я буду допрашивать свидетелей некоторых ваших действий, а вы только навредите себе, пытаясь превратить правосудие в посмешище.

— Посмешище, — повторила она и снова коротко рассмеялась, однако ее запал уже иссяк под влиянием спокойного тона судьи. — Почему бы вам сразу не признать меня виновной? Надо только сделать выбор между петлей, костром и чем там еще… В этом городе у меня нет шанса на справедливый суд.

— Напротив. Я давал присягу судить на основании закона и по справедливости, так что вы можете на это рассчитывать. Мы проводим заседание прямо в тюрьме, потому что мой секретарь по приговору должен отбыть здесь трое суток…

— Вот как? — Ее взгляд задержался на Мэтью. — Вас тоже обвинили в колдовстве?

— …Отбыть здесь трое суток, — повторил Вудворд, перемещаясь так, чтобы закрыть Мэтью от ее взгляда, — за противоправное деяние, никак с вашим делом не связанное. Если бы я не был заинтересован в справедливом расследовании, я бы приказал удалить вас отсюда на время процесса и держать под замком где-нибудь в другом месте. Но я хочу, чтобы вы оставались на месте и слышали все обвинения, как того требует английский закон. Но это не значит… — он поднял указательный палец, подчеркивая важность последующих слов, — что вам дозволено вмешиваться в допросы свидетелей.

Он сделал паузу, чтобы прочистить горло, откашляв обильную густую мокроту. Ему определенно был необходим крепкий чай, чтобы продержаться до конца этого дня.

— Позднее вам будет в полной мере предоставлена возможность опровергнуть обвинения, объясниться либо защитить себя иным законным образом. Если вы будете нарушать порядок в ходе расследования, вас свяжут, а рот заткнут кляпом. А если вы предпочтете молчать, когда вам дадут слово в свою защиту, — что ж, это ваше право. Итак: мы пришли к пониманию?

Она долго не отвечала, глядя на Вудворда, а потом задала вопрос:

— Вы настоящий мировой судья?

— Да, самый настоящий.

— Откуда вы прибыли? — Она по-кошачьи прищурила глаза, как будто подозревая подвох.

— Из Чарльз-Тауна. Но до того я много лет занимался судопроизводством в Лондоне.

— Вы раньше судили ведьм?

— Никогда. Но я вел много процессов по делам об убийствах. — Он слабо улыбнулся. — Все знакомые мне юристы, имеющие опыт ведьмовских процессов, ныне не практикуют, зарабатывая на жизнь сочинением книг или публичными лекциями.

— И вы надеетесь пойти по их стопам?

— Мадам, я надеюсь установить истину, — сказал Вудворд. — Такова моя единственная цель.

— А где Бидвелл? Разве он не придет?

— Нет. По моему настоянию, он не будет присутствовать при допросах.

Она склонила голову к плечу, и, хотя недоверчивый прищур сохранился, Вудворд почувствовал, что последнее сообщение несколько снизило накал беседы.

— Я могу идти, сэр? — решился отвлечь внимание судьи Уинстон. — Надо заняться вашим чаем. Николас и мистер Бакнер, как я сказал, скоро будут здесь. Стало быть, три чашки?

— Да, три — для меня, для моего секретаря и для свидетеля. Нет, постойте. Пусть будет четыре — захватите еще одну для мадам Ховарт.

— Здесь тюрьма, а не клуб с чаепитиями! — возмутился Грин.

— В настоящее время это помещение суда, — сказал Вудворд. — Моего суда. И в нем я поступаю так, как считаю нужным. А по окончании этого дня здесь снова будет тюрьма. Четыре чашки, мистер Уинстон.

Уинстон удалился без всяких возражений, но Грин продолжал мотать рыжей башкой и неодобрительно бурчать себе под нос. Не обращая на него внимания, судья опустился в кресло. Мэтью также занял свое место за секретарским столом и сразу положил перед собой лист бумаги, а затем открыл чернильницу, предварительно взболтав ее содержимое. Теперь настал черед гусиных перьев. Мэтью взял одно из них, обмакнул в чернила и для пробы нарисовал на бумаге несколько кругов. Он знал по опыту, что перья могут быть одинаковыми с виду, но некоторые из них гораздо лучше подходят для письма, чем другие. Данное перо, как сразу выяснилось, было из разряда никчемных: со слишком широким и неровно расщепленным кончиком, оставлявшим на бумаге цепочку мелких клякс вместо ровной и тонкой линии. Сломав и швырнув на пол это перо, Мэтью взял второе. Это было заточено аккуратнее и писало довольно сносно, однако стержень пера оказался настолько кривым, что руку писца могло свести судорогой уже на первом часу работы.

— Дрянь, — заклеймил Мэтью это перо, но не стал его ломать до проверки третьего.