Зов Оз-моры (СИ)

– Был кузнецом в Козлове, – хвастливо ответила она. – Лучшим в городе оружейником.

В голубых глазах Офтая загорелись огоньки.

– Хороший топор может выковать?

– Запросто!

– А перо для рогатины?

– Может.

– А саблю?

– И саблю.

– А завесную пищаль?

– Не знаю. Надо у него спросить.

Офтай задумался, а потом сказал скорее себе, чем собеседнице:

– Это и вправду дар Вирь-авы! Нам нужен такой кузнец. У нашего и ножи-то плохо выходят. Он же совсем малец, а старого мастера унёс чёрный недуг.

– Поможешь нам? – спросила Варвара.

– Пойдём к реке. Там переоденешься. Найдём тебе и праздничный панар, и пангу. Всегда возим запас. Вдруг кто поскользнётся или поранится, а молиться в грязной одежде негоже.

По пути Варвара забежала в кустики и присела якобы по малой нужде. Убедившись, что Офтай её не видит, она сняла крестик и спрятала его под шерстяную нашивку на шушпане.

Офтай повёл её к лодкам. Варвара бросила на траву мокрый шушпан и рубашку – и принялась рассматривать выбеленную, вышитую красной шерстью рубаху-панар. Она не торопилась его надевать. Понимала, что на такое тело, как у неё, засмотрится любой мужчина. Не удержится.

И правда, Офтай с восхищением поглядел на неё и прошептал: «Толга мазы стирь! Мазы стирь…»

Варвара обрадовалась, но вовсе не тому, что дед назвал её «красивой девчонкой». Цену себе она и так знала. Главное, Офтай погладил глазами её грудь и заметил, что на шее у неё нет крестика.

Да, она всё верно рассчитала! Теперь можно было одеваться.

Варвара застегнула вырез на панаре бронзовым сюльгамом, надела пангу-чепец и бросила озорной взгляд на Офтая, мол, как теперь я выгляжу. Однако дед глядел уже не на неё. Он рассматривал её мокрую и грязную одежду.

– Креста на тебе нет, а вот рубаха-то была русская… – задумчиво произнёс он.

– Как и на муже, – нашлась Варвара. – Мы же с ним в Козлове жили.

– Муж, поди, тоже промок?

Варвара кивнула.

– Отнеси и ему панар, – сказал дед. – И ещё возьми два мушказа, себе и мужу. День хоть и жаркий, но осень всё-таки. Вечером свежее станет, а мы по реке поплывём.

Варвара взяла мужской панар и две тёплые накидки, прихватила полотенце для ритуальных яств – и понеслась к плетню. Недалеко от входа на кереметь она увидела перепуганного Дениса, которого окружили парни с коровьей шкурой в руках. Они что-то долдонили на своём языке, но он ничего не мог понять.

Подбежав к мужу, Варвара склонилась над ним и прошептала: «Денясь, тебя несут к Эчке тума. Болит нога – терпи, не стони! Ты же мужчина».

Парни переодели Дениса, помогли ему заползти на шкуру и, ухватив её за края, потащили на кереметь. Это была прямоугольная поляна, с трёх сторон окружённая непроходимым лесом, а с четвёртой примыкающая к урезу реки Челновой.

Дениса положили рядом со священным дубом – ещё не облетевшим, необхватным, с зияющим дуплом, которое доходило до земли. На ветвях ветхого дерева висела шкура быка и десятка два пирогов. Вокруг него стояли бочки, из которых на всю поляну растекался запах медовой браги.

Мокшане окружили Дениса, стали рассматривать его и шушукаться. В их гомоне он различал только имя «Вирь-ава». Почти все они были худощавыми и смугловатыми, одетыми в красочные подпоясанные панары.

Они бы так простояли, наверное, до ночи, если б не Офтай. Он величаво приблизился к Денису и протянул ему ковш с шипучим напитком, пахнущим мёдом, вереском и душицей. Варвара наклонилась над мужем, прошептала: «Возьми инь-ару кече – наш священный корец. Отведай шкаень пуре!» Затем она и сама взяла из рук деда ковшик.

Участники молебна собрались у бочек, зачерпнули по корцу и потянулись к котлам с жертвенными яствами. Варвара пошла вместе с ними, но вскоре вернулась к мужу, расстелила перед ним расшитое полотенце, поставила миску на него с варёной говядиной и пшённой кашей: «Ешь!» Старик Офтай не возмутился. Он посмеивался, глядя, как христианин уплетает ритуальные яства язычников.

Когда Денис доел кашу, сельский староста крикнул:

– Инжаня, где ты? Поговори с Толгой, не медли!