Зов Полярной звезды

— Вы отправляетесь в экспедицию?

— Мы, Вадим Сергеевич, мы! Вы, я и проверенные сотрудники нашего департамента. А вы что думали, я просто так, от скуки, перед вами тут битый час распинаюсь? Всю подноготную выложил, секретную съемку показал…

Вадим заелозил на диванчике. Грудь распирало от предчувствия чего-то захватывающего, такого, что разве только на страницах романов Жюля Верна или Брэма Стокера происходит. Вот же вывезла кривая после восьми лет тьмы и одиночества!

— Я по вашему лику вижу, что о согласии вопрошать не надо. — Барченко смежил веки, как довольный котяра, и промурлыкал: — Вот и ладненько! Такой помощник, как вы, нам оченно пригодится.

— А каков маршрут?

Александр Васильевич привстал, уцепил лежавшую на письменном столе карту мира, метра два в длину и не менее полутора в ширину, разостлал, повел концом трубки, как школьной указкой, от Москвы влево и вверх.

— Следите… Сперва едем в Петроград, на этом отрезке сложностей я не предвижу. Засим, запасшись провиантом и снаряжением, движемся через Карелию на Север по Мурманской железной дороге. Повторяем путь Ферсмана и его спутников.

— В каком состоянии дорога?

— В паршивом. Ехать придется долго. На ней и белофинны до сих пор шалят — пару лет назад пять мостов спалили, движение на восемнадцать суток остановилось. Так что предприятие наше не токмо трудное, но и опасное.

— Тогда, может быть, есть смысл отложить его до следующего лета? В Заполярье будет полярный день, светло и не так холодно…

Барченко смел насыпавшуюся на Карельский перешеек табачную труху, свернул карту в рулон.

— Довод весомый, Вадим Сергеевич, но вот в чем загвоздка. Те, кто описывал арктическую истерию, указывают, что приступы случаются преимущественно зимой, в условиях полярной ночи. Да еще и часто при наличии северного сияния. Не берусь судить, насколько важен сей фактор, но пренебрегать им мы не должны. Поскольку природа явления нам еще не открылась, учитывать следует любую мелочь. Или я не прав?

— Правы, — признал Вадим. — Когда отъезд?

— Через два дня.

— Так скоро?

— Подготовка ведется уже месяца три, но вас я в нее не посвящал. Требовалось к вам приглядеться, понять, подходите ли вы для данной миссии.

— И как — подхожу?

— По моему разумению — да. И Чубатюк за вас ручательство дал. Так и рек: зане кто в этом парубке усомнится, тому сусалы набок сворочу. Вы не серчайте, выражается он своеобразно, зато не предаст, хоть на решетке его поджаривай, аки страстотерпца.

— Выходит, он неспроста меня с собой по кабакам и кинотеатрам таскал? Проверял?

— Такая у нас служба, Вадим Сергеевич. Семь раз проверь, один раз доверь. Вы уж не подведите, не то не сносить мне головы. Я и так вас супротив всех правил в группу взял.

— Не подведу, Александр Васильевич, — пообещал Вадим твердейше.

Как будто присягу на верность принес.

К членам своей особой группы Барченко относился как собиратель к редчайшим экспонатам коллекции. Берег их и лелеял. Для участия в северной экспедиции отбирал придирчиво и скупо. Баррикаду Аполлинарьевну не тронул — ей как ближайшей споборнице надлежало замещать его в Москве на весь период отсутствия. Хотел взять Пафнутия, но пожалел разлучать его с чернокожей кралей Дарьей. После долгих обмозгований включил в список греко-индуса Аристидиса, хилера Яакко (куда отряду без врача?) и, разумеется, Макара Чубатюка, который сопровождал шефа повсюду, как верный телохранитель.

Всего же экспедиционный отряд насчитывал пятнадцать душ. Помимо уже упомянутых, к нему прикомандировали отделение красноармейцев — людей бывалых, тертых, обстрелянных на колчаковских и деникинских фронтах. Значился среди них и повар — кудлатый, как баран, Прохор Подберезкин, не умевший и двух слов связать без площадной ругани. Красноармейцев вооружил винтовками, особистам выдали по револьверу. На всякий пожарный отряду были выписаны пулемет «виккерс» и ящик гранат-лимонок. Со всем этим арсеналом и мандатами, сулившими почти неограниченные права, разношерстная компания, спаянная общей целью, отбыла в спецвагоне из Москвы в Питер.

Перед отбытием к Вадиму неожиданно зашла Баррикада Верейская. Она была из тех, про кого в народе говорят: «Взглянет — лес вянет». Железобетонная, не терпевшая телячьих нежностей, она со всеми, кроме Барченко, вела себя ровно-бесприветно. Но сегодня почему-то помягчела, заговорила с Вадимом, как добрая старая нянька:

— Вы там поосмотрительнее… Я на вас вчера воск лила, вышло скверно. — Она порылась в старомодном ридикюле, с которым не расставалась ни на минуту, и выудила из него бесформенную рыжую блямбу величиной с детскую ладошку. — Видите?

— Что же это такое, Баррикада Аполлинарьевна? — учтиво осведомился Вадим.

— Не разбираете? Вот морда, вот рога, вот передние лапы воздетые, вот на задней копыто железное… — Верейская иссохшим пальчиком легонько притрагивалась к округлым, как ложноножки амебы, выростам на восковой лепешке.

Вадим, хоть убей, ничего в этих выростах не разбирал: ни рогов, ни копыт, ни морды. Но на всякий случай помалкивал, давая возможность авторитетной вещунье прорицать дальше.