Зов Времени

Вечером у Аркадия собиралась детвора со всей округи, и он охотно рассказывал сказки в лицах, изображал то черта с рогами, то Кощея с косой, то Дэви[3] с несколькими головами. После таких представлений от ужаса мы в темное время боялись возвращаться домой, шли, оглядываясь.

Даже его жена, красавица Нина, казалось бы привыкшая к чудачествам мужа, никогда не знала – когда он шутит, а когда говорит всерьез.

А как интересно было играть в лото с участием Аркадия, особенно когда он был ведущим, то есть когда он называл номера. Надо сказать, что на такие игры наш дом – все девять семей – собирался часто. Приходили друзья, родственники, так что публика бывала достаточно многолюдная.

Во дворе, под большой благоухающей липой, под стрекотание цикад, при свете керосиновых ламп проходило таинство этой игры.

Кроме общеизвестных названий номеров типа «барабанные палочки», «детские стульчики», Аркадий практиковал названия на разных языках и придуманные им самим. Особенно когда игра подходила к концу и все с волнением ждали очередного номера. Именно в такой напряженный момент он мог сказать:

– Цвай унд Цванциг[4] или Шеш у беш[5].

– Аркадий, что ты говоришь? Скажи по-человечески, у меня же кватерно![6]

* * *

Когда началась война, дядя Аркадий ушел на фронт в первый же день и – как в воду канул: ни одного письма. Как выяснилось позже, он долго партизанил в тылу врага, а последние два года провел в плену. Когда вернулся домой, он весил всего сорок килограммов. Аркадий постепенно оправился, начал работать. Все так же рассказывал сказки и веселые истории, но в глазах навсегда затаилась какая-то неизгладимая печаль. Но Аркадий не был бы самим собой, если бы сдался этой печали: шутил по-прежнему.

С фронта Аркадий привез старенький аккордеон, весь обшарпанный, с наклейками, накладками. Он часто выходил во двор и наигрывал разные мелодии.

Моя бабушка по маме Ивлита и ее сестра Тапло были активными слушательницами выступлений соседа. Однажды бабушка спросила его:

– Аркадий, хорошо ты играешь. А что за гармонь у тебя такая, как маленькое пианино?

Реакция была мгновенной, как будто он только и ждал этого вопроса:

– Там, в Германии, когда я был в плену, приставили меня в к одному интеллигентному немцу. Он был музыкантом. Однажды его дом разбомбило. От взрыва все разлетелось в клочья: пианино, гармонь, скрипка. Я приделал клавиши пианино к гармони, и получилась такая штука. Немцам новая гармонь очень понравилась, и назвали ее моим именем – аркадион. Сейчас там одна музыкальная фабрика выпускает такие аркадионы и продает. Меня даже не хотели отпускать, чтобы я еще что-нибудь придумал. – Сказал все это и тут же, как ни в чем не бывало, стал играть какую-то веселую мелодию.

Мои бабушки завороженные слушали Аркадия. Вечером бабушка Ивлита подозвала меня и шепотом спросила:

– Скажи, правда, что Аркадий придумал этот самый аркадион, или шутит? – Я не стал разочаровывать бабушку и ответил уклончиво-дипломатично:

– Наверное, придумал, раз говорит. Ты же знаешь, он на все руки мастер…

Через день, на очередных вечерних посиделках Аркадий сам раскрыл свою шутку.

Хохот стоял на всю округу.

Мужская сила

Аркадий Кохташвили был в полном смысле мастером парикмахерского искусства. Иначе я его назвать не могу: все, что он делал, было настоящим искусством. Умный, ловкий, веселый, он обладал каким-то необыкновенным обаянием и чувством юмора. У него всегда была очередь: люди стремились к нему, чтобы хорошо постричься, побриться и заодно услышать какую-нибудь веселую историю. Мой отец обслуживался у Аркадия почти всю жизнь. Мы с братом тоже стали его постоянными клиентами.

Помню, как отец первый раз привел меня в парикмахерскую. Было мне тогда 5 лет. Огромный зал, залитый светом, сверкающий зеркалами, потряс меня. Новые звуки, новые запахи – все было удивительно интересно.

Дядя Аркадий положил на подлокотники кресла широкую доску, посадил меня на нее, обернул белоснежной хрустящей простыней и спросил:

– А тебе не жалко своих кудряшек?

– Нет, не жалко.

Не то чтобы мне совсем было не жалко своих волос. Просто было все очень интересно: как дядя щелкал ножницами, как падали на пол мои волосы, как он направлял на меня остро пахнущее облако одеколона, накачивая резиновый мячик. При этом он постоянно шутил.

Прошло много лет. Я стал студентом и уехал в Тбилиси. Сдав первую сессию, приехал домой отдохнуть, отоспаться. И, чтобы услышать все городские новости разом, пошел к своему мастеру Аркадию в парикмахерскую, в это своеобразное местное информбюро.

Передо мной в очереди был красивый мужчина лет 35 с пышной шевелюрой. Бронзовый загар и сильные жилистые руки указывали на то, что он из деревни. Аркадий кинул на него изучающий взгляд, потом хитро подмигнул мне и, как будто между прочим, сказал другому мастеру: