Зовущие корни (СИ)

Светлана перебиралась на день к родителям с дочерью — дома вечно то визжала пила, то сверло или рубанок. Муж с отцом пристраивали новый сруб к избе так, чтобы получились еще две комнаты. Появлялись иногда и добровольные помощники, от которых никто не отказывался. Чаще других дед Матвей Наумов, приходили помогать практически все мужики, даже Колька по воскресеньям. Дело спорилось хорошо, ошкуренные еще в апреле бревна просохли, за день клали по три венца, не торопясь. Неделя ушла на фундамент, неделя на стены. После работы вечеровали в разговорах, курили, обсуждая разные темы.

— Я еще помню, как этот дом с нуля строили, — начал Антон Степанов.

— Дак, он помнит… все мы помним, — подтвердил дед Матвей Наумов.

— А я доволен, что прихожу сюда помогать, — поддержал разговор Мирон Петров, — пристрой — это первая ласточка, потом и еще что-нибудь построим. Дочка у Михайловых родилась, первый ребенок в деревне за двадцать лет. Глядишь, и возродится наша Михайловка.

— Дак… это, хорошо бы, — словно в отчаянии махнул рукой дед Матвей, — но че себя-то обманывать. Построили мы хороший дом, он и сейчас крепкий, получше многих будет, а учительница уехала через несколько лет в город. Почему уехала?

Мужики пожали плечами.

— Э-э, говорить не хотите, вспоминать. Для всех это удар был, для всей деревни, когда школу закрыли. А что учительнице в деревне без школы делать? Вот и уехала она в город. Раньше хоть четыре класса ребятишки здесь учились, потом в район ездили, жили в интернате шесть дней и домой на воскресенье приезжали. А сейчас что? Сейчас и интерната в районе нет. Подрастет дочка Михайлова и куда ей в школу идти, каждый день тридцать километров возить?

Дед Матвей замолчал, скручивая свою цигарку.

— Ты хочешь сказать, Матвей, что Михайлов тоже уедет, когда дочь подрастет? — спросил неуверенно Мирон.

— Не, он сюда насовсем приехал, сам слышал, как говорил об этом, — возразил Антон.

— Насовсем, насовсем… Я тоже слышал, — подтвердил Матвей, — но тогда он один был и неженатый даже.

— А че тогда строим? — не понял Мирон.

— Че строим… Жить-то лет пять надо, не в одной же горнице с детьми ютиться, — ответил Матвей, — может и еще кого родят позже.

— Жалко, — вздохнул Мирон, — жизнь стала налаживаться, смысл какой-то появился. Раньше весь смысл в самогонке был — пили да ругались почем зря, Зинкины сплетни слушали. А сейчас тихо, спокойно, правильно, что Зинку посадили. Выпить иногда, конечно, хочется, но генерал по праздникам не отказывает, хорошо, деньги кое-какие стали водиться, купить можно что-нибудь, жены довольны.

— Это верно ты, Мирон, подметил, — поддержал его Антон, — я иногда задумываюсь — что через двадцать лет будет, когда немощными станем? Кто нас кормить станет, могилку и то некому вырыть будет?

Мужики замолчали, попыхивали сигаретами в размышлениях.

— Дак… это… че загадывать-то… Поживем — увидим, чай на земле гнить не оставят, сдадут в какой-нибудь дом престарелых.

— Где ты такой дом видел, Матвей? — проворчал Мирон.

— Чего загрустили, мужики? — спросил подошедший Михайлов.

— Дак…это… рассуждаем, что с нами лет через двадцать станется? Будет кому в могилку закопать али нет?

— Что за упадническое настроение, мужики? — удивился Михайлов, — живем один раз и надо радоваться тому, что есть.

— Все правильно вы говорите, Борис Николаевич, с вами жизнь постепенно налаживается. Мы здесь рассуждали — подрастет ваша дочка, потребуется школа и вы уедите в город. А мы останемся, властям не нужны ни мы, ни наша деревня. Что за время такое, когда нужны раз в несколько лет голоса на выборах и все? Потом хоть трава не расти. Разве это власть? При царе были нужны, при Советах. А сейчас? Такое впечатление создается, что в администрации одни рвачи и бандиты сидят, поэтому никто о нас и не думает. Может, мы не понимаем чего-то, не знаем, мы люди темные, но это же факт — нет в администрации дела до нашей Михайловки.

Мирон выплеснул наболевшее, достал сигарету, закурил.

— Непростые вопросы ты задаешь, Мирон, и политический ответ тебя не устроит, — начал Михайлов, — простому человеку нужен простой ответ. Россия переживала разные времена — нашествия, войны, коллективизацию, приватизацию и так далее. Переживет она и это время, дай срок. Сейчас рыночные отношения, все строится на простой формуле — купи-продай. Что вы, мужики, можете продать, что бы купить себе, образно говоря, медпункт, дорогу, магазин? Ничего. Поэтому у вас и нет ничего. Нерентабельны здесь медпункт, дорога и магазин. Местные власти, конечно, не чешутся, но если бы что-то начали делать, вам бы это тоже не понравилось.

— Почему это? — в один голос спросили мужики.

— Вам нужен простой ответ, я просто и отвечаю. Тебе, Мирон, если дадут дом в райцентре, ты переедешь отсюда?

— Нафига, мне и здесь хорошо, — ответил он.

— Тогда что тебе надо? Чтобы глава района к тебе чай приехал попить? Или тебе от него бумажку гарантийную надо получить, что через двадцать-тридцать лет, когда ты умрешь, он тебя не оставит и похоронит лично?

Мирон опешил от такого ответа и не знал, что сказать. Молчали и другие мужики.