Зовущие небеса (СИ)

- Я ее написал, этого достаточно. Как поставил последнюю точку, так и понял: всё, больше я ничего и никому не должен.

- А мне, Макаров? У меня куча вопросов. Как же я теперь?

- У тебя, Игорек, все будет хорошо. Ты наверное заметил, что я не пытаюсь ответить на все вопросы. Нет у меня ответов и на половину. Да и зачем? На войне неверующих нет, там поняли мы самое главное. Всем правит Бог. Господь наш - это любовь. Всю жизнь человек ищет Бога, чтобы выпросить у Него этого самого драгоценного богатства. - Устало вздохнул и закончил: - А если нет в душе любви - значит, жизнь прожита впустую.

- Могу я придержать у себя рукопись, чтобы отснять копию?

- Да, конечно. Делай что хочешь. Я же сказал: написал и всё. "Еже писах, писах."

- А где она? Та самая прекрасная и самая верная?

- Там же, где и мои однополчане - на кладбище телом, душою в раю.

Игорь почувствовал, как нежданно-негаданно накатила теплая светлая волна. Хотелось плакать и смеяться. Он приобнял Макарова, коснулся щекой щеки старого солдата, встал и чуть ли не бегом удалился. Всю дорогу до Горки Игорь едва сдерживал слезы, а уж, добравшись до своей комнатки во флигеле, упал на белую подушку и дал волю накатившему счастью. Теперь он знал, что ему делать. И как.

Король неудачников

Страдания - совершенство и средство ко спасению,

пострадавший за кого-нибудь ... и

сам делается славнее и совершеннее.

Петр (Зверев) сщмч. Толкование на послание к евреям

Святого Апостола Павла, Гл.2, ст. 10

"Мужик ты или кто! − ворчал Иван, заколачивая гвозди в его череп. − Делом надо заниматься, а не каракули на бумаге рисовать!" Игорь любил этого человека и знал, что напускной свирепостью он маскирует собственный страх. Причина необъяснимого страха таилась в осознании горькой правды: жизнь прожил, а смысла так и не нашел. Отсюда его "делом надо заниматься", отсюда разочарование в результатах дел. Видимо этот страх и гнал его на войну, причем любую. В бою он заражал своей храбростью молодых солдат, но и самому себе не хотел признаться в том, что он попросту искал смерти, хотя бы такой, "за Родину, за народ и детей наших". Вчера Игорь получил от Ивана телеграмму: "Приезжай тчк я госпитале ранен зпт адрес..." В госпитале его не оказалось, Ивана однополчанин увез к себе в станицу, адрес, опять же прилагался.

Словно контуженный, ничего не чувствуя кроме звенящей пустоты, вышел Игорь из госпиталя, пропахшего страхом, кровью и карболкой. Просторные улицы города слиплись, превратившись в ущелья, серое небо давило к холодной бесчувственной земле. Из горла хлынула отчаянная молитва:

"Милостивый Господь, Ты жил на этой земле, Тебе известна эта недоуменная пустота земных существ, Ты даже восклицал: "О, род неверный и развращенный! доколе буду с вами? доколе буду терпеть вас?" (Мф. 17:17) Ты слышал от своего любимого пророка горькие слова: "Довольно уже, Господи; возьми душу мою, ибо я не лучше отцов моих" (3 Цар.19:4) − и взял Илию на Небеса. Сколько же мне ползать по земле? Дай же и мне, если не полет на огненной колеснице, то хотя бы на мгновенье оторваться от земли и слетать в чистые высокие просторы! Задыхаюсь, ибо..."

Не сразу, а лишь после трехсот Иисусовых молитв по четкам в кармане, но таких горячих и полных надежды − налетел вихрь, рассёк серо-черную пелену туч, на небе высветились ярко-синие крылья, парящие над золотым заревом заката.

Небесные крылья позвали в полет − над!.. Над уродством войны, кладбищенским холодом земли, муравьиной суетой, тупостью и бессердечием...

Повлекли − в!.. В зовущие Небеса, полные божественной любви, совершенной красоты, высокой истины, райских мелодичных ароматов, покойной тишины и бесконечной свободы... Игорь потянулся всем телом, свободным от тяготы земного притяжения и взлетел. Мысленно, конечно. Эта легкая окрыленная мысль привела его к стоянке такси, он произнес название станицы и полетел на резиновых колесах металлического пегаса туда, где ожидал его умирающий друг.

Проехал мимо административного центра, вышел из оранжевого автомобиля, по привычке, у церкви. Ворота оказались запертыми, священник уехал на требы, из кирпичного дома, что в пяти шагах от храма, выглянула женщина и указала на соседнюю дверь: "Там твой ранетый страдалец". В длинной комнате в три окна на одной из коек лежал Иван с книгой в руке. Игорь узнал свою книгу.

− Ты вот что, Игорек, прости меня, слышь! − не отрывая глаз от раскрытой книги, прохрипел Иван. − Напрасно я на тебя ругался. Зря, ох как зря...

− Да ладно, переживу, − улыбнулся Игорь и присел на стул. − Ты чего это из госпиталя сбежал? Тебя ведь не долечили.

− А я у батюшки местного и лечусь и спасаюсь. А еще − видишь! − до твоей книги дотянулся. Да... И так забрало, так по масти пошло, будто я сам это все написал... Или пережил... Или рассказываю кому-то, ну что сам пережил. Понимаешь?

− Конечно. − Теперь автору пришлось отводить смущенный взгляд. − Не поверишь, это самый лучший отзыв о моей книге.