Зуб мамонта. Летопись мертвого города

Опасное это занятие — смотреть из утренней мглы холодной квартиры в промороженное окно без штор. Человек растворяется в бессмысленности собственного существования и сливается со временем. Только время это не течет из прошлого в будущее, а бесследно испаряется. В приступе утреннего морока мир выглядит именно таким, какой он есть на самом деле, — холодным, чужим, временно населенным странными формами жизни.

— Доброе утро, — сказал Руслан так мрачно, что человек, не знавший русского языка, мог принять эти слова за что угодно, только не за приветствие.

— Какое есть. С хрена ль ему добрым быть? — ответил Козлов.

Руслан, храня убогое тепло, свернулся в позу зародыша. Он вспомнил, как нес из компьютерной мастерской процессор, а из щели дисковода на слякоть мостовой выпал таракан. Вот таким же испуганным тараканом чувствовал себя и Руслан. Потрясение от внезапного перехода из привычного виртуального мира в неуютную реальность было столь сильным, что от жалости к самому себе защемило сердце. Что-то подобное, наверное, испытал первый астронавт, увидевший с пепельной поверхности Луны родную Землю. Руслан представил себя бегущим по утреннему морозцу на автовокзал, и мысль эта его согрела. Но ненадолго. Со дна души поднялся мутный осадок обиды. Вернуться — значит простить. А простить он не мог. Между тем как набирал силу огонь в буржуйке, наросты льда, покрывшие стекла окна, наливались теплым золотом.

— Ты не знаешь, когда автобус в город идет? — спросил Руслан.

— Зачем тебе автобус? — ответил Козлов скучным голосом. — Не успеешь до автовокзала дойти, извозчики на части изорвут. Решил вернуться? Правильно. Здесь одни неликвиды вроде меня остались, порожняк. Отходы, отруби, жмых, лузга. Живому человеку в мертвом городе делать нечего. Не город — аппендицит.

— Ты меня не провожай. Не люблю, когда провожают.

— А кто любит?

По накатанной дороге мимо безмолвных развалин, отвернув от морозного ветра сердитое лицо, ехал на велосипеде старик в шубе и валенках. Уши подвязанной шапки и ресницы белы от инея. На багажнике — красный газовый баллон. Велосипед, покрытый изморозью, скрипит и стонет. Еще немного — и металл растрескается от холода. Зябко выглядел велосипедист на снегу.

Старое здание автовокзала было пропитано многолетней печалью разлуки.

Эта печаль въелась в пыльные трещины стен, в тусклые окна, щербатые плиты пола, в схему автобусных маршрутов района за восемьдесят пятый год, давно не соответствующую реальности. Автобусы в села не ходили, да и многих сел уже не было. Пружины заскрежетали, и дверь захлопнулась с необратимостью гильотины, отсекая морозные клубы пара. Положив друг другу руки на плечи, десять допризывников окружали рыжего гитариста и весело орали: «О-е-е! Шире Вселенной горе мое!..» Но по голосам и лицам рекрутов было видно, что горе их не столь безбрежно. Они были не прочь вырваться из этой студеной дыры куда угодно.

— В город? — спросил человек невнятным голосом заговорщика.

Он стоял, прислонившись плечом к косяку двери, и пристально смотрел в щель между ондатровой шапкой и поднятым воротом полушубка. Руки в карманах, ноги, обутые в собачьи унты, скрещены. Руслан кивнул.

— Налево за углом «Жигули». Только тихо.

— Автобус скоро отходит, — засомневался Руслан, озадаченный конспирацией.

— Догоним и перегоним, — успокоил его шепотом человек. — Охота тебе четыре часа по ухабам трястись. Возьму как за билет в автобус.

«Жигуленок» был присыпан снегом. Бока красные, а сверху от капота до багажника — белая перина. В салоне, как в сугробе, съежившись, уже сидели два утомленных ожиданием человека: одноглазый дед на переднем сиденье и закутанная в шаль женщина. Была она таких размеров, что возникали сомнения: поместится ли еще один пассажир. Руслан поздоровался, но ему не ответили. Женщина посмотрела на него недоброжелательно и спросила сердито:

— Долго еще ждать?

Руслан, сдержав раздражение от немотивированной и ровной, как мороз, враждебности незнакомых людей, пожал плечами, пристраивая гитару между колен.

— Бросил бы в багажник, — посоветовал дед.

Из зеркала на Руслана неодобрительно смотрел единственный, но зоркий глаз.

Водитель пришел через час.

— Заправиться надо, брат. Рассчитаемся, — обернулся он к Руслану и, отсчитывая сдачу, поведал леденящую кровь историю о коварстве пассажиров. — В прошлый раз довез четырех. Вот, говорят, останови у того проходного двора. Остановил. Они дверцы раскрыли и — фьють! — в разные стороны. За свой счет прокатил. Ну, поехали!

Поехали окольными путями, но доехали, однако, недалеко. Въезд на грейдер возле заметенной снегом будки ГАИ перегородили зеленый «Москвич» и черные «Жигули». Дверцы захлопали, как затворы. Четыре серьезных мужика, сердито скрипя снегом, шли сквозь редкий снегопад. Сразу видно: не хлеб-соль предлагать. Водитель с тихой тоской выругался и, улыбаясь, вышел навстречу со словами:

— Мужики, свояков в город везу, гадом буду.

Хмурые, мужественные лица стражей мертвого города заглянули в салон.