Зуб мамонта. Летопись мертвого города

Вздохнул Мухамеджанов: трудно проповедовать в вертепе, но продолжил битву с никотиновой зависимостью.

— А потом уже навсегда бросил. На одной психологии. Такой метод, хоть клинику открывай. Надо представить, что ты ДОЛЖЕН сделать то, чего тебе делать не хочется. Вроде того, что руку себе отрезать. Или, допустим, есть у тебя такой человек, с которым ты на одном поле не сядешь, а ты ДОЛЖЕН съесть его дерьмо.

— Тьфу на тебя и на твою методу! — сморщился Грач, поплевал на окурок и бросил его в печурку.

— Ага! Не нравится! — обрадовался Мухамеджанов. — А ты ДОЛЖЕН. Но можешь и не есть. Если курить не будешь. И так приятно бросать курить, просто удовольствие.

— Болтай, болтай, мы сказки любим, — поощрил его Грач и, скривив циничную гримасу, стрельнул сигарету у Руслана.

— Есть у меня одна задумка, — отмахиваясь от дыма, задушевно сказал искоренитель зла, — лечебная водка и лечебные сигареты. Никаких уколов, никаких таблеток. Человек как пил, так и пьет, как курил, так и курит и неожиданно для себя бросает курить и пить. А? Есть у меня на примете одна травка…

Грач оторопел от такого коварства и поперхнулся.

— Ты еще не запатентовал идею? — спросил он, откашлявшись. — Смотри, Шумный с Акопяном узнают — киллера подошлют. Алкаши-испытатели не нужны? Я согласен во имя науки водку на халяву попить. Жертвую собой ради человечества.

— Вот сколько тебе лет, Грач? — со скорбным участием посмотрел на него народный целитель.

— Да уж скоро полтинник, — с печальной гордостью ответил тот.

— Пацан еще, а по лицу не меньше семидесяти.

— Жизнь тяжелая была.

— Жизнь здесь ни при чем. Доктор Айболит что пел: это даже хорошо, что нам очень плохо.

— Дурак твой доктор Айболит.

— Не скажи! — в глазах лекаря засветились веселые искорки вдохновения. — Плохая жизнь очень даже полезна для здоровья! Голодом и холодом лечатся. Человек изнеженный умрет, а нас хоть дустом трави — выживем. Не от тяжелой жизни стареют. Человек сам себя губит. Меньше надо водку кушать и табак курить, а не на тяжелую жизнь жаловаться. И по пустякам не расстраиваться.

— Страну развалили — пустяки? — угрюмо вскипел Грач.

— Катастрофа, конечно. Но сравнить со взрывом солнца — не такая большая, — стоял на своем народный целитель. — Да и взрыв звезды — пустяк по сравнению со столкновением галактик.

Мысль была странная, вздорная и обидная. Но спорить сраженный глобальностью мышления оппонента Грач не стал. Лишь хмуро посмотрел на улыбающегося в ожидании контрдоводов веселого старичка и пробормотал внушительно, но непонятно:

— Так-то оно так, но опять же… Обидно. Всю жизнь ты, допустим, корячился, а какой-то раздолбай за твой счет живет.

— Не надо завидовать. Зачем убивать себя завистью? Лучше радоваться за других, чем завидовать. За себя когда порадуешься? А если за других чаще радоваться, больше здоровья будет. Надо радоваться. Даже за тех, кто тебя обворовал. Хоть какая-то польза. Надо чужое счастье как свое переживать. Человек одну секунду живет. И как только умудряется за эту секунду стать несчастным?

Напоил Мухамеджанов Козлова отваром и стал одеваться.

— Забавный старичок, — сказал, проводив его, Руслан.

— У, еще какой забавный! — поддакнул Грач. — Сам себя от рака вылечил. Врачи на него рукой махнули, отправили домой умирать, а он умирать не захотел. Каждый год по месяцу ничего не ест, только воду из родника пьет. По утрам холодной водой на снегу обливается. По лесам, как олень, бегает, травы, коренья собирает. Синюю глину нашел. Глину ест. Мыло не признает. Песком обтирается. Квадратные помидоры выращивает. Зачем ему квадратные помидоры?

Дом Мэлса Мухамеджанова стоял в тупичке у самой рощи, между школой и мрачными развалинами общественной бани, погребенной под горами шлака. Типовой особнячок, слегка реконструированный хозяином. Материалы, пошедшие на ремонт, говорили о невеликом достатке. В основном это были бортовые доски со старых кузовов. Но при этом жилище и двор составляли гармонию. Дом был функционально красив. Соразмерен. В продуманной простоте и прочности строений проглядывался японский стиль. Палисадник — кусочек северного леса. Руслан узнал калину, боярышник и шиповник. Остальные деревья и кустарники, видимо, также относились к разряду лечебных растений. Крышей хозяйственных пристроек служила теплица. Вдоль стен выложены поленницы дров. Стожок сена под снегом, словно облит сметаной. Все, что видел Руслан, можно было назвать нищетой. Но нищета эта была чиста, опрятна, аккуратно залатана, и оттого ее уже нельзя было назвать нищетой. Скорее, благородным аскетизмом.

Невероятных размеров пес, дремавший в клетке, достойной льва, встал на ноги. Долгое, нарастающее рычание завершилось троекратным, оглушительным лаем. Лай перешел в рычание. Просто Шаляпин среди собак.

— Проходи, не бойся, — донеслось с веранды.

Пес встал на задние лапы, потрясши передними сетку-рабицу.

Веранда представляла собой столярную мастерскую. Вкусно пахло морозцем и стружкой.

— Да вот табурет старуха заказала, — объяснил Мухамеджанов.